Но великий князь опустил веки и тихонько посапывал.
Софья подумала, тоже допила вино и встала:
– И правда интересно.
В обширной палате поднялись со своих мест еще несколько гостей – но большинству до городских событий было уже совершенно все равно.
На улице оказалось на удивление тепло. Правда, с небес сыпалась освежающая морось – но после душной пиршественной палаты это стало истинным наслаждением.
Впрочем, князь Звенигородский накинул на плечи и застегнул коричневую, подбитую рысью ферязь. Похоже, что ему, наоборот, показалось зябко.
Как ни странно, великого победителя Орды никто не узнал. Куда больше бегущих мимо крыльца людей интересовал шум, доносящийся из-за Архангельского собора. Треск, крики, ржание и грохот, словно бы там ломали ворота. Юрий Дмитриевич и Софья Витовтовна спустились по ступеням, прошли по мощенной дубовыми плашками мостовой.
Было немного непривычно идти через Кремль вот так, неузнаваемыми, без свиты и без почтительных поклонов вокруг. Двухдневный всеобщий пир изрядно затуманил головы всему городу – и хмельные смерды перестали замечать все вокруг, вообразив себя соучастниками победы и желая хоть как-то отметиться в окончании войны.
Обойдя церковь, великая княгиня и победитель Орды попали в гущу плотной шумной толпы, пьяной и веселой, совершенно счастливой, вопящей во все горло:
– Ломай все к лешему горбатому! Гони басурман из города христианского! Сноси все татарское, дабы следа не осталося! Лучше мы церковь крестовую на его месте поставим!
[23]
Где-то там, впереди, что-то творилось – шумное, радостное, решительное. Но что именно – разглядеть из задних рядов было совершенно невозможно. И пропускать вперед княгиню и князя никто из столпившихся москвичей не собирался.
– Я знаю, откуда видно! – толкнула юного спутника Софья и повернула обратно.
– Откуда? – поспешил за ней Юрий Дмитриевич.
– Княгиня Евдокия, матушка твоя, церковь возле своего терема построила. При ней звонница, – ответила Софья. – Нас пропустят.
Как оказалось, во всеобщем хмельном празднике храм Вознесения стоял и вовсе без присмотра. Великая княгиня, часто бывавшая здесь вместе с Евдокией Дмитриевной, уверенно прошла через сумрачный собор, свернула в боковой придел, провела спутника через коридор. Они оказались в крохотной комнатке, вдоль стены которой поднималась узкая крутая лестница. Первый пролет, второй – князь и княгиня оказались в комнатке с большими окнами. Еще два – они попали в комнатку с большими просветами на все стороны и с большим колоколом посередине. Два пролета – очередная конурка встретила гостей десятком маленьких колоколов на трех перекладинах. Еще два – и они попали в совсем крохотную светелку с маленькими окошками и вовсе мелкими колокольчиками.
– Смотри! – встала у окна Софья и указала вниз.
Там, возле Фроловской башни, толпа раскачивала тын Ордынского двора, выдергивая из земли толстые колья, снимая створки ворот. Москвичи выкидывали что-то из амбаров, суетились на крыльце и под стенами, а самые активные забрались на крышу и отдирали там черный, пропитанный дегтем, кровельный тес.
– Они и вправду решили раскатать его по бревнышкам, – князь Звенигородский встал у Софьи за спиной, и его слова прозвучали женщине в самое ухо.
– Зачем татарам двор, если Орды больше нет? – усмехнулась великая княгиня.
– Мы избавились от нее… – согласился Юрий.
– Это ты избавил нас от Орды, – повернула голову Софья, и ее губы поневоле скользнули по щеке юного победителя, перевернувшего своим мечом все здешнее мироустройство.
Это была случайность. Чистая случайность. Но Юрий тоже повернул голову, и их губы сомкнулись.
Случайно.
Только хмельная дымка в голове женщины могла объяснить то, что мысленно она на какой-то миг оказалась в объятиях сказочного несокрушимого витязя, о котором столь долго мечтала – и потому не попыталась отпрянуть. И только густой хмель в разуме Звенигородского князя мог объяснить то, что победитель всех и вся вообразил, будто имеет право еще на одну маленькую победу.
Случайный поцелуй затянулся – и дальше, и дальше, став страстным и затяжным. И очень быстро превратился во множество таких же жадных, малых поцелуев, которыми юный князь начал покрывать подбородок женщины, ее шею, щеки, веки, глаза. Софья же, положив ладони ему на плечи, совсем забыла оттолкнуть великого героя, и словно бы таяла в этих ласках, и слабела, млея и теряясь, отдаваясь сильным рукам, страстной воле, желаниям самого лучшего мужчины всей обитаемой ойкумены. Княгиня горела и обжигала, взрывалась и тонула в сладком омуте, раскачивалась на волнах наслаждения, взмывала ко вспышкам света и снова рушилась во мглу, пока силы окончательно не покинули несчастную женщину и над нею не сомкнулась мягкая бархатистая мгла…
Когда Софья проснулась, она поняла, что лежит на полу крохотной светелки, полуобнаженная, на собственном плаще, прикрытая теплой рысьей ферязью, рядом с вовсе обнаженным мужчиной.
– Вот проклятье! – резко приподнялась она. Одной рукой великая княгиня прикрыла грудь, другой схватилась за голову, огляделась и снова выдохнула, пытаясь спрятать страх: – Громовые небеса, это что же оно теперь будет? Юра-Юра, как же так? Что же это мы с тобой сейчас наделали?
Русь XIV века
Опыт исторической реконструкции
Князь Юрий Дмитриевич Звенигородский, Галичский, Рузский и Вятский
Там, где травы были густы,
Растоптал Токтамыш цветы,
Вторгся в страну, ему вослед,
Князь-урус, рыжий, как лис,
С бородою обросшим ртом.
Разорил он, разграбил наш дом,
Наш священный город Булгар,
И ему подчиненный Сивар,
И высоковратный Казан,
Джуке-Тау над гладью речной
И Сабы в глубине лесной,
И земель Ашлы закрома, —
Он спалил, сломал все дома.
Отбирал он кожу, сафьян,
Загребал лопатами хан
Множество монет золотых.
Разгромил во владеньях моих
Он четырнадцать городов,
Превратил их в пепел и дым.
Как же после беды такой
Мне, Будай-бию, не стать седым?
Выше приведены не просто красивые стихи. Это фрагмент татарского эпоса «Идегэй», рассказывающего о вторжении князя Юрия Звенигородского в «Золотую Орду». Поход юного сына Дмитрия Донского стал для Волжской Орды настолько катастрофичен, что не просто перевернул страницу истории в отношениях двух государств, но и навеки впечатался в народную память, став частью древнего фольклора.
И при всем том, как ни странно, имя лучшего полководца древности историки старательно обходят своим вниманием. Возможно, именно потому, что все прочие знаменитые герои Средневековья смотрятся на его фоне бледными тенями. Юрий Дмитриевич не занимался святительскими подвигами и не увлекался политикой, он не стремился к власти, предпочитая покой и уединение в тихом далеком Галиче, стоящем далеко в Заволочье среди густых непроходимых лесов. И выезжал оттуда, только чтобы побеждать в военных походах. Всегда и всех, независимо от соотношения сил и без серьезных потерь. Такой вот малоизвестный исторический персонаж, походя перевернувший всю геополитику Средневековья.
