– Конечно-конечно, – ответила Дона. – Я не собираюсь вам мешать.
Она направилась к двери. Гости встали, провожая хозяйку. И тут во дворе неожиданно зазвонил колокол.
– Кого там еще принесло? – зевнув, пробурчал Гарри. – Что за манера являться в гости с опозданием на два часа? Ну так уж и быть, откупорьте еще одну бутылку!
– Разве мы кого-то ждем? – удивился Юстик. – Годолфин, вы кого-нибудь приглашали?
– Нет, – нахмурился тот. – Я не хуже вас понимаю, что мы должны соблюдать секретность.
Снова зазвонил колокол.
– Да откройте же, в конце концов! – заорал Гарри. – Что вы там, оглохли?
Спаниель соскочил с его колен и с лаем кинулся к двери.
– Черт побери, куда провалились все слуги? – продолжал надрываться Гарри. – Эй, Томас, ты что, не слышишь? Открой дверь, тебе говорят!
Рокингем встал и, подойдя к двери, ведущей на кухню, широко распахнул ее.
– Есть тут кто-нибудь? – крикнул он.
Ему никто не ответил. В кухне было темно и тихо.
– Спят они, что ли? – удивился он. – Свечи везде потушены, темнота – хоть глаз выколи. Эй, Томас! – снова позвал он.
– Гарри, может быть, ты отослал их спать? – спросил Годолфин, отодвигая стул.
– Спать? Какого черта? Нет! – пробормотал Гарри, с трудом поднимаясь на ноги. – Заболтались, наверное, и не слышат, что мы их зовем. Ну-ка, Роки, крикни еще разок.
– Говорят тебе, здесь никого нет, – ответил Рокингем. – В кухне темно, как в преисподней.
Колокол ударил в третий раз. Юстик, чертыхнувшись, подошел к двери и стал возиться с засовами.
– Может быть, это один из часовых, оставленных в лесу? – предположил Рэшли. – Может быть, бандиты что-то пронюхали и схватка уже началась?
Юстик наконец отпер дверь и, остановившись на пороге, крикнул в темноту:
– Кто там? Кто явился в такой поздний час?
– Жан-Бенуа Обери, к вашим услугам, господа! – послышался ответ, и в зал неспешной походкой вошел француз. На лице его играла улыбка, в руке поблескивала шпага. – Не двигайтесь, Юстик, – приказал он и добавил, обращаясь к остальным: – Всем оставаться на своих местах. Вы окружены, господа. Первый, кто пошевелится, получит пулю в лоб!
Дона подняла голову: на лестнице, ведущей на галерею, стояли Пьер Блан и Эдмон Вакье, оба с пистолетами в руках, а из кухонной двери выходил Уильям. Лицо его было бледно, но спокойно, одна рука беспомощно висела вдоль тела, в другой блестел острый кинжал, нацеленный прямо в горло Рокингему.
– Садитесь, господа, – проговорил француз. – Не беспокойтесь, я не задержу вас надолго. А вы, сударыня, можете идти. Впрочем, нет, постойте… Сначала отдайте мне ваши рубиновые серьги, я поспорил на них со своим юнгой.
И он подошел к ней, поигрывая шпагой, а двенадцать мужчин с ненавистью и страхом следили за ним из-за стола.
19
Они словно оцепенели. Ни один не двинулся с места, ни один не проронил ни слова – все сидели как вкопанные и смотрели на француза, который с улыбкой протягивал руку за драгоценностями.
Их было двенадцать, двенадцать против пяти, но пятеро держали в руках пистолеты, а двенадцать только что плотно поужинали и понимали, что шпаги, висящие в ножнах на боку, вряд ли будут для них хорошим подспорьем. Юстик, правда, все еще стоял в дверях, но после того, как Люк Дюмон подошел к нему и ткнул пистолетом под ребра, он волей-неволей вынужден был закрыть дверь и запереть ее на засов. А с галереи уже спускался Пьер Блан со своим напарником. Разойдясь в противоположные концы длинного зала, они застыли по углам, готовые, как и обещал их главарь, уложить на месте любого, кто осмелится вытащить оружие. Рокингем стоял, привалившись к стене, и не отрываясь смотрел на кинжал, направленный на него. Он молчал и лишь время от времени проводил языком по губам. Спокойней всех был, казалось, сам хозяин: плюхнувшись обратно на стул, он поднес ко рту полупустой стакан и с легким недоумением уставился на вошедших.
Дона вынула из ушей серьги и вложила их в протянутую руку пирата.
– Все? – спросила она.
Он показал концом шпаги на ожерелье.
– Еще вот это, с вашего позволенья, – сказал он, слегка приподнимая одну бровь. – А то, боюсь, мой юнга останется недоволен. И браслет тоже, если не возражаете.
Она сняла браслет и ожерелье и молча, без улыбки протянула ему.
– Благодарю, – сказал он. – Судя по всему, вы уже оправились от болезни?
– Мне казалось, что да, – ответила она, – но не удивлюсь, если после вашего вторжения разболеюсь снова.
– В самом деле? – сочувственно произнес он. – Какая жалость, я себе этого не прощу. Мой юнга тоже иногда страдает от простуды, но стоит ему подышать морским воздухом, все как рукой снимает. Отличное средство, советую вам попробовать.
Он сунул драгоценности в карман, поклонился и отвернулся от нее.
– Лорд Годолфин, если не ошибаюсь, – проговорил он, останавливаясь перед его светлостью. – Очень рад. Когда мы виделись в последний раз, я, помнится, одолжил у вас парик. Что поделаешь, я и на него поспорил со своим юнгой. Зато теперь можно ограничиться чем-нибудь менее существенным.
С этими словами он поднял шпагу и срезал орденскую ленту со звездой, висящую на груди Годолфина.
– Оружие, к сожалению, я тоже вынужден у вас забрать, – заявил он, и шпага Годолфина вместе с ножнами упала на пол. А француз отвесил поклон и повернулся к Филипу Рэшли. – Добрый вечер, сэр, – проговорил он. – Надеюсь, вы немного поостыли с прошлого раза. Благодарю вас за «Удачливый». Чудесный корабль! Боюсь только, что теперь вам его не узнать: наши мастера оснастили его заново и покрасили в другой цвет. Вашу шпагу, сэр. И потрудитесь вывернуть карманы.
На лбу у Рэшли вздулись жилы. Он тяжело пропыхтел:
– Вам это даром не пройдет, черт возьми.
– Возможно, – ответил француз. – Ничто в этом мире не дается даром. Но платить пока приходится вам.
И он пересыпал золотые монеты из кармана Рэшли в кошелек, висящий у него на поясе.
Затем он медленно двинулся вокруг стола, и каждый из гостей по очереди отдавал ему свое оружие, вручал деньги, снимал с пальцев перстни, вытаскивал из галстуков булавки. А француз, посвистывая, переходил от одного к другому и, наклоняясь время от времени к вазе с фруктами, отщипывал несколько виноградин. Один раз, когда толстяк из Бомина замешкался, стягивая перстни с заплывших жиром пальцев, он даже присел на край стола, уставленного серебром и фарфором, и налил себе вина из графина.
– У вас неплохой погреб, сэр Гарри, – промолвил он. – Однако, если бы вы дали этому вину полежать еще несколько лет, оно только выиграло бы. У меня в Бретани было с полдюжины таких бутылок, но я имел глупость выпить их раньше срока.
