Но Кэму стало совсем не до смеха, когда он увидел его лицо. Оно было невозмутимым, если не считать хмуро сдвинутых бровей. Для Кэма разузнать что-то о своем прошлом было бы облегчением и радостью, но для Меррипена вся эта процедура была лишь мукой, и ничем больше. Но он стойко выносил эту муку, и это тронуло Кэма. И Кэм вдруг обнаружил, что ему не нравится видеть Меррипена таким беззащитным и несчастным.
Взглянув на изображение коня кошмаров, Шури отошла от Меррипена и дала ему знак одеваться.
— Кто этот человек? — спросила она, кивнув в сторону Кэма.
— Один из моих товарищей, — пробормотал Меррипен, употребив слово, которое в их языке использовали для описания члена группы, связанной не обязательно кровным родством, но состоящей из людей, близких друг другу.
Одевшись, Меррипен без церемоний спросил:
— Что случилось с племенем, Шури? Где барон?
— В земле, — сказала женщина тоном, выдававшим полное отсутствие уважения вдовы к покойному. — А племя рассеялось. После того как племя увидело, что он сделал с тобой, Кев… после того как он заставил нас уйти, оставив тебя умирать… с этого времени все пошло прахом. Племя больше не хотело иметь такого вождя, и гаджо в конце концов его повесили. Когда застали делающим вафадо лувву.
— Что это такое? — спросил Кэм, не понимая.
— Фальшивые деньги, — сказал Меррипен.
— До этого, — продолжала Шури, — барон попытался превратить нескольких мальчишек в ашарайбов, чтобы те драками зарабатывали деньги на ярмарках и балаганах, но никто из них не мог драться так, как умел ты, и их родители не позволяли барону заходить слишком далеко. — Пронзительный взгляд ее черных глаз устремился на Кэма. — Барон называл Кева своим бойцовым псом, — сказала она, — но с собаками обращались лучше, чем с ним.
— Шури, — скривившись, пробормотал Меррипен, — ему ни к чему знать…
— Мой муж хотел, чтобы Кев умер, — продолжала она, — но даже цыганский барон не осмелился бы просто взять и убить его, поэтому он морил мальчишку голодом и заставлял драться, когда у того не было сил, и не давал ему ни бинтов, ни лекарств, чтобы лечить раны. Ему ни разу не дали одеяло, лишь соломенный матрас. Украдкой мы таскали для него еду и лекарства, чтобы барон не видел. Но защитить его было некому, беднягу. — Взгляд ее сделался укоризненным, когда она вновь обратилась к Меррипену. — И помогать тебе было нелегко, когда ты в ответ лишь огрызался. Ни разу ты не сказал никому спасибо, ни разу даже не улыбнулся.
Меррипен молчал. Отвернувшись, он застегивал жилет.
Кэм поймал себя на мысли, что это хорошо, что барон уже мертв, поскольку испытывал сильнейшее желание добраться до ублюдка и собственноручно убить. И Кэму не понравилось то, что Шури осуждает Меррипена. Не то чтобы Меррипен был образцом любезности и обаяния… но после такого беспросветного детства настоящим чудом было уже то, что Кев оказался способен вести жизнь нормального человека.
Хатауэи не просто спасли ему жизнь. Они спасли его душу.
— Почему твой муж так ненавидел Меррипена? — тихо спросил Кэм.
— Барон ненавидел все, что имело отношение к гаджо. Он часто говорил, что если бы кто-то из племени задумал уйти к гаджо, то нашел бы его и убил.
Меррипен бросил на нее тяжелый взгляд.
— Но я не гаджо, я цыган.
— Ты полукровка, Кев. Наполовину гаджо. — Она улыбнулась, встретив его ошеломленный взгляд. — Ты никогда не подозревал? Ты выглядишь как гаджо. У тебя узкий нос. Другая форма лица.
Меррипен покачал головой, онемев от потрясения.
— Вот черт, — прошептал Кэм.
— Твоя мать вышла замуж за гаджо, Кев, — продолжала Шури. — Татуировка, что носишь ты на руке, — знак его рода. Но твой отец оставил твою мать, как это часто бывает с гаджо. И после того, как мы подумали, что ты умер, барон сказал: «Теперь остался только один».
— Кто только один? — с трудом выговорил Кэм.
— Брат. — Шури подошла к треножнику, чтобы поворошить угли. В шатре стало светлее. — У Кева был младший брат.
Кэм боялся дышать. Ему почудилось, что мир повернулся вокруг оси, и тогда вдруг наступило просветление, и в этом ослепительном свете все предстало ему под совершенно иным углом. Всю жизнь он считал, что один на земле, а теперь у него появился единокровный брат. Кэм смотрел на Меррипена и видел, как в его глазах отражается осознание того же потрясающего факта. Кэм не думал, что Меррипена это открытие обрадует так же сильно, как и его, но сейчас ему было на это наплевать.
— Какое-то время бабушка заботилась об обоих детях, — продолжала Шури. — Но когда у нее возник повод думать, что гаджо могут прийти за мальчиками и забрать их, а может, и убить, она оставила у себя одного мальчика, а старшего, Кева, отправила к его дяде Пову, цыганскому барону. Я уверена, что бабушка не подозревала о том, что Пов будет так издеваться над своим племянником, иначе она никогда бы так не поступила.
Шури посмотрела на Меррипена.
— Вероятно, она подумала, что, раз Пов такой сильный и такой влиятельный, он сможет тебя защитить. Но он возненавидел тебя за то, что ты наполовину… — Она замолчала и вскрикнула, когда Кэм, сбросив сюртук и рубашку, показал ей свое предплечье. Там, вздыбившись, красовался конь ночных кошмаров — выколотое чернилами на смуглой коже свидетельство о его происхождении.
— Я его брат, — сказал Кэм слегка охрипшим от волнения голосом.
Шури переводила взгляд с лица одного мужчины на лицо другого.
— Да, я вижу, — пробормотала она. — Очень похожими вас назвать нельзя, но сходство есть. — Губы ее тронула улыбка. — Девлеса авилан. Это Бог свел вас друг с другом.
Какого бы мнения ни был Меррипен о том, кто или что свело их друг с другом, своими соображениями он ни с кем делиться не стал. Вместо этого он лишь спросил:
— Ты знаешь, как зовут нашего отца?
Шури с сожалением покачала головой:
— Барон никогда не упоминал имени твоего отца. Прости.
— Не за что просить прощения. Ты очень нам помогла, — сказал Кэм. — Ты знаешь что-нибудь насчет того, почему гаджо хотели нас…
— Мама, — послышался снаружи голос мальчика, — хороди идут.
— Им понадобились наши кони, — сказал Меррипен, — быстро вскочив на ноги. — Он сунул в руку Шури несколько монет. — Удачи и доброго здравия, — сказал он.
— Кушти бок, — ответила она, пожелав им того же.
Кэм и Меррипен поспешили выйти из шатра. К ним приближались трое. С волосами, превратившимися в войлок, грязные, с гнилыми зубами, вонючие, они больше походили на зверей, нежели на людей. Несколько любопытных цыган наблюдали за хороди с безопасного расстояния. Было ясно, что с их стороны помощи ждать бесполезно.
— Ну, — еле слышно сказал Кэм, — кажется, нам предстоит развлечение.
