— И все же я думаю, что тебе стоит немного поторопиться.
— Ты так думаешь? — Меррипен улыбнулся так, что у нее от счастья перестало биться сердце. Когда Меррипен расслаблялся и чувствовал себя счастливым, он превращался в самого красивого мужчину на земле.
Он умело отвлек ее жаркими поцелуями. Одновременно он схватился обеими руками за ворот ее ночной сорочки и потянул в разные стороны. Ткань затрещала. Он разорвал сорочку напополам с такой легкостью, словно она била сшита из папиросной бумаги. Уин вскрикнула, но продолжала лежать смирно.
Меррипен приподнялся. Схватив ее за связанные запястья, он еще раз закинул ей руки за голову, любуясь ее обнаженным телом. Он смотрел на ее бледно-розовые соски. Тихий стон, что сорвался с его губ, заставил ее вздрогнуть. Он наклонился и сомкнул губы вокруг ее соска. Лизнул его языком. Он был таким жарким, что Уин вздрогнула словно от ожога. Когда Меррипен поднял голову, сосок ее был краснее и туже, чем когда бы то ни было.
Глаза его заволокло страстью, когда он принялся за другую грудь. Язык его превратил мягкий сосок в набухшую почку, затем успокоил его, несколько раз ласково лизнув. Уин прижималась грудью к его губам и тихо всхлипывала. Сильные руки Меррипена скользили по ее телу, вызывая ощущения почти невыносимой остроты.
Положив руки ей на бедра, он попытался их развести, но Уин крепко сжала их.
— Я думал, ты сказала, надо поторопиться? — прошептал Меррипен у самого ее уха.
— Развяжи мне руки, — смущенно взмолилась Уин. — Мне нужно… ну, мне нужно помыть…
— Помыть? — Озадаченно на нее посмотрев, Меррипен развязал шелковый шарф, удерживающий ее запястья. — Что помыть? Комнату?
— Нет. Я имею в виду… себя.
Между его темными бровями пролегла складка недоумения. Он погладил ее тесно сжатые ноги, и Уин рефлекторно сжала их еще сильнее. Осознав проблему, он едва заметно улыбнулся. Волной его захлестнула нежность.
— Это тебя беспокоит? — Он осторожно раздвинул ей ноги, провел пальцами по влажному следу. — То, что ты влажная тут?
Уин закрыла глаза и кивнула, сдавленно сглотнув.
— Не надо переживать, — успокоил ее Меррипен, — это хорошо, так и должно быть. Это поможет мне войти в тебя, и… — Дыхание его стало сбивчивым. — О, Уин, ты такая чудная. Позволь мне…
Сгорая от стыда, Уин позволила ему еще шире развести ее бедра. Она пыталась лежать смирно, но бедра ее вздрогнули, когда он погладил место, которое стало почти болезненно чувствительным. Он с нежностью принялся ласкать ее мягкую женскую плоть.
Еще больше влаги, еще больше жара. Палец его скользнул внутрь. Уин напряглась, замерла и вскрикнула, и он тут же убрал руку.
— Я сделал тебе больно?
Она подняла ресницы.
— Нет, — изумленно сказала она. — На самом деле я никакой боли не почувствовала. — Она приподнялась и посмотрела на себя там. — Там есть кровь? Может, мне надо…
— Нет, Уин. — На лице его было почти комичное выражение смятения. — То, что я только что сделал, не может причинить боль, и крови от этого тоже не будет. — Короткая пауза. — Однако когда я войду в тебя… тебе, наверное, будет очень больно.
— Вот как. — Пару секунд она обдумывала сказанное, а затем бросила опасливый взгляд на солидную выпуклость, натянувшую его брюки.
— Как вы его называете?
— Кори. То есть шип.
— Он слишком большой для шипа, — покачала головой Уин. — Могли бы придумать более подходящее слово. Но я думаю… — Она сделала глубокий вдох и опустила руку вниз. — Полагаю, если любишь розы, то должна… — Палец Меррипена снова оказался у нее внутри… — То должна терпеть и шипы время от времени.
— Очень философично. — Он нежно ласкал ее там, внутри.
Сладостно-греховное напряжение внизу живота нарастало.
— Кев, что я должна делать?
— Ничего. Просто позволь мне доставить тебе удовольствие.
Всю свою жизнь Уин так жадно хотела этого, даже не вполне понимая, что это такое — медленное восхитительное слияние с ним, сладостное растворение себя в нем. Эта полная капитуляция друг перед другом. Не было ни тени сомнений в том, что он полностью владеет ситуацией, и в то же время он смотрел на нее как на чудо. Она впитывала новые ощущения, и тело ее горело от жара.
Меррипен ни за что не позволит ей скрыть хотя бы малую часть себя от него… Он брал то, что хотел, поворачивая и приподнимая ее тело, перекатывая ее то так, то эдак, осторожно, бережно и в то же время страстно. Он целовал ее под мышками, язык его прослеживал каждый изгиб ее тела, проникал в каждую влажную ложбинку. Постепенно копившееся наслаждение приняло форму чего-то темного и первозданного, и Уин застонала от невыносимого желания.
Стук ее сердца отдавался во всем ее теле, в груди, в конечностях, в животе, даже на кончиках пальцев рук и ног. Меррипен довел ее до безумия, и это безумие переполняло Уин. Она умоляла его о передышке.
— Еще рано, — сообщил он ей, хрипло дыша. В голосе его она услышала триумф, природу которого еще не понимала.
— Прошу тебя, Кев…
— Ты так близко, я это чувствую. О Боже… — Он взял ее голову в ладони, крепко поцеловал в губы и сказал: — Ты еще не хочешь, чтобы я перестал. Дай покажу почему.
Она всхлипнула, когда он скользнул ниже между ее ног и голова его склонилась к тому набухшему месту, которое он мучил своими пальцами. Он прижался к ней губами, лаская языком солоноватую плоть, разводя ее бедра большими пальцами. Уин попыталась сесть и выпрямиться, но упала на спину, когда он нашел то, что хотел. Язык его был сильным и влажным.
Уин лежала перед ним, распростертая, как дева, приносимая в жертву языческим богам, освещенная утренним светом, который уже щедро лился из окна. Меррипен пестовал ее, ласкал жарким влажным языком, вбирая вкус ее возбужденной плоти. Он пировал над ней. Он наслаждался пиром.
Уин в отчаянии цеплялась за его волосы. Потеряв стыд, она направляла его. Тело ее прогибалось ему навстречу. Оно требовало еще и еще. Она стонала под его ласками, принявшими все убыстряющийся четкий ритм. Наслаждение охватило ее, скрутило, и тогда удивленный крик сорвался с ее губ. Она замерла на несколько мучительных секунд. Вселенная замерла, планеты перестали вращаться, время перестало отсчитывать секунды, пульс жизни замер на Земле и в космосе. Все растворилось в этом всепоглощающем жаре, все сосредоточилось на этой крохотном скользком пятачке, и затем невидимые огненные обручи, что держали в плену ее и весь мир, раскололись на мелкие осколки; все чувства, сама жизнь вырвалась на свободу, оставив ее трепетать в благоговейном восторге.
Уин безвольно раскинулась. Дрожь постепенно стихала. Она чувствовала какое-то светлое изнеможение, она не могла и не хотела шевелиться — так хотелось насладиться этим состоянием полного умиротворения. Меррипен оставил ее, чтоб снять с себя остальную одежду. Нагой и возбужденный, он вернулся к ней. Он навис над ней — изголодавшийся, мужественный.
