– Что?.. Не беда, дитя мое.
– Кроме того, – продолжила Доротея, – лучше бы ты писал славные добрые христианские стихи, а не погружался в омут языческих суеверий.
Анций вздохнул.
– Если у тебя когда-нибудь будет дочь, Мартинус, выдавай ее замуж поскорее – прежде, чем у нее проявятся критические наклонности.
В августе Велизарий взял Неаполь. Теодохад палец о палец не ударил, чтобы помочь городу – только захватил в качестве заложников несколько семей из маленького готского гарнизона, надеясь тем самым обеспечить его верность. Отпор византийцам попытались дать лишь местные евреи, которые, зная религиозные взгляды Юстиниана, могли себе представить, каково им придется в Империи.
Пэдуэй выслушал новость с тяжелым сердцем. Он мог бы сделать так много, но ему не дают! А чтобы вычеркнуть его из жизни, нужна всего-то ничтожная малость – одна из повседневных случайностей войны; взять, к примеру, судьбу Архимеда… В эпоху, в которой он оказался, действующие армии не слишком церемонились с гражданским населением – к таким же, кстати, жестоким нравам после полутораста сравнительно спокойных лет возвращались, кажется, военные его собственного времени.
Фритарик доложил, что явились посетители – группа готов.
– С ними Теодегискель, – прибавил он шепотом. – Ну, сын короля. Будь осторожен, хозяин, это подонок, каких мало.
Шестеро молодых и наглых людей ввалились в дом, не сняв даже мечей. Теодегискель оказался светловолосым красавцем, унаследовавшим высокий голос отца.
Он уставился на Пэдуэя, словно на диковинного зверька в зоопарке, и высокомерно заявил:
– Я давно собирался посмотреть, что тут у тебя творится – еще с тех пор, как вы с моим стариком стали болтать о манускриптах. Я, знаешь ли, человек любознательный – живой ум, так сказать. Это что за дурацкие деревяшки?
Пэдуэй пустился в объяснения, а свита принца перебрасывалась замечаниями о внешности Мартина, ошибочно полагая, что тот не знает готского.
– Ясно, – небрежно перебил Теодегискель. – Здесь больше ничего интересного нет. Давай-ка взглянем на твою книгоделательную машину.
Пэдуэй показал ему печатные станки.
– А, понимаю-понимаю… Как просто! Я и сам мог бы такое изобрести, если бы захотел. Но вся эта чушь не для меня. Я человек здоровый и подвижный и, хотя умею читать и писать – причем получше многих других! – терпеть не могу разную заумь.
– Разумеется, мой господин, – произнес Пэдуэй, надеясь, что его лицо не покраснело от ярости.
– Эй, Виллимер, – окликнул приятеля Теодегискель, – помнишь того торговца, с которым мы пошутили прошлой зимой? Похож на этого Мартинуса, да? Такой же здоровенный нос.
– Как не помнить! – с хохотом взревел Виллимер. – Век не забуду его рожу – когда мы сказали, что собираемся крестить его в Тибре, привязав к ногам камни, чтобы не унесли ангелы! Но самое интересное началось после того, как нас арестовали солдаты из гарнизона!
Захлебываясь от смеха, Теодегискель повернулся к Пэдуэю.
– Жаль, что тебя там не было, Мартинус. Видел бы ты, какое лицо сделалось у старого пердуна Лиудериса, когда он узнал, кто мы такие! До сих пор себе не прощу, что лично не присутствовал на бичевании тех солдат… Вот уж чего у меня не отнять – ценю юмор!
– Изволите продолжить осмотр, мой господин? – ледяным тоном спросил Пэдуэй.
– Даже не знаю… А что это за ящики? Вещички пакуешь?
– В них находилось кое-какое оборудование, мой господин. Никак не сожжем.
Теодегискель добродушно ухмыльнулся.
– Хочешь надуть меня, хитрец? Я зна-а-аю, что ты задумал! Собираешься вывезти имущество из Рима прежде, чем сюда придет Велизарий? Вот уж чего у меня не отнять – все вижу насквозь! Ну что ж, отлично понимаю – пора готовиться. Похоже, ты хорошо информирован о ходе войны… – Он взял с верстака новую подзорную трубу. – Любопытная штуковина. Я заберу ее, если не возражаешь.
Это переполнило чашу терпения Пэдуэя.
– Нет, мой господин, прости. Мне она нужна.
Глаза Теодегискеля округлились.
– А? Ты хочешь сказать, что нельзя?..
– Да, мой господин, именно так.
– Ну, э-э… если на то пошло, то я могу заплатить.
– Она не продается!
Теодегискель начал багроветь от смущения и ярости. Пятеро его друзей подошли поближе, опустив руки на эфесы мечей.
– По-моему, господа, – глухо произнес Виллимер, – сыну нашего короля нанесли оскорбление.
Минутой раньше Теодегискель положил подзорную трубу на верстак; теперь Пэдуэй схватил ее и многозначительно ударил толстым концом себе по левой ладони. Он понимал, что если даже ему удастся выйти из переделки живым, то сам не будет рад такому своему идиотскому поведению. Однако сейчас Мартин был слишком разъярен, чтобы прислушаться к голосу разума.
Зловещую тишину нарушило шарканье ног за спиной Пэдуэя. Проследив за глазами готов, он повернулся и увидел на пороге Фритарика, поглаживающего рукоять меча, и Нерву с длинным бронзовым ломом; сзади толпились другие работники со всевозможными тяжелыми орудиями.
– Похоже, эти люди совсем не обучены хорошим манерам, – сказал Теодегискель. – Надо преподать им урок. Но я обещал своему старику воздерживаться от драк. Вот уж чего у меня не отнять – всегда выполняю обещания. Идем, ребята.
И они удалились.
– О-го-го! – присвистнул Пэдуэй. – Вы меня выручили. Спасибо.
– Пустяки! – небрежно произнес Георгий Манандрос. – Даже жаль, что они поджали хвост. Я был не прочь поразмяться.
– Ты? Ха! – фыркнул Фритарик. – Хозяин, едва я начал собирать людей, как этот тип попытался шмыгнуть за дверь. Знаешь, почему он передумал удирать? Я дал слово повесить его на веревке из его же собственных кишок! А остальным я пригрозил отрезать головы и насадить их на ограду вокруг дома! – Он на секунду задумался, критически оценивая свои обещания, затем добавил тоскливо: – Но все это ничего не меняет, великолепный Мартинус. Эти ребята крепко на нас обозлились, а они здесь сила. Мы еще сгинем в безымянной могиле…
Пэдуэй отчаянно пытался как можно скорее переправить оборудование во Флоренцию. Насколько он помнил Прокопия, Флоренция при Юстиниане не пострадала, по крайней мере на ранней стадии готской войны.
Однако ровным счетом ничего не успел сделать. Восемь солдат из гарнизона, клацая мечами, объявили ему, что он арестован. Мартин к тому времени уже привык к арестам. Поэтому велел десятнику связаться с Томасусом, дал указания Манандросу и спокойно отправился в тюрьму.
По дороге он предложил солдатам выпить; те довольно быстро согласились. В копоне Пэдуэй отвел старшего в сторонку и предложил небольшую взятку. Гот с удовольствием упрятал в карман солид. Но когда Пэдуэй, уже вознамерившись сбрить бороду, раздобыть лошадь и ускакать во Флоренцию, поднял тему своего освобождения, офицер изобразил оскорбленную невинность.
