Ужаска застонала.
– В Бруссонетику Папирифера я уже добавила эфир, а жерлянковый мох уже целую ночь мокнет в крокодильих слезах. Скоро он станет бофельным.
– Бофельным? – переспросил Эхо.
– Да, бофельным. Это состояние, противоположное дофельному. Ты ведь не хочешь, чтобы я суффрагировала наш любовный напиток с помощью дофельного жерлянкового мха?
– Нет, – ответил Эхо неуверенно. – Конечно нет.
Ужаска ухмыльнулась.
– Ты не имеешь ни малейшего представления о том, о чем я говорю, правда? Это потому, что я – дипломированная ужаска, а ты – нет. Ты наверняка уже сыт алхимией, но ужаскизм – это совершенно особая наука. Возможно, Айспин там, наверху, варит привидения или превращает сахар в соль и тому подобное, но он никогда не сможет приготовить приличный любовный напиток. Наверняка не сможет. И я тебе объясню почему. Потому что алхимии плевать на чувства, вот почему. Потому что она слишком занята созданием вечного двигателя или философского камня, чтобы интересоваться такими глупостями, как любовь. Но часовой механизм вселенной тикает не здесь… – Она постучала пальцем себе в висок. – А здесь! – теперь ужаска дважды ударила себя кулаком в грудь.
Эхо ничего не ответил, но не без удовольствия отметил раздражение ужаски. Она продемонстрировала ему, насколько она мотивирована.
– Хондриллу и грейзенскую траву мне пришлет сестра Кнофелия Окель из Флоринта, – сказала она. – Лесной марьянник и клубневый горец я смогу достать прямо в Козырьковых горах, а заразиху – в Гралзунде.
– Ты собираешься раздобыть все эти растения в таких далеких местах? – Эхо был в шоке. – На это потребуются недели! У меня нет так…
– …много времени! – закончила ужаска фразу Эхо и закатила глаза вверх. – Я знаю, знаю. Я говорю о ужасковой почте.
– Ужасковой почте?
– Да, – сказала Ицануэлла. – Это как раз одно из тех преимуществ, когда ты на «ты» с цамонийской природой. У нас есть прекрасно функционирующая воздушная почта. Главным образом это голуби и чайки, но также орлы, коршуны и черные стрижи. Для коротких расстояний мы пользуемся помощью воробьев. Тяжелый груз доставляют кондоры.
– У вас дрессированные птицы? – спросил Эхо.
– У нас не дрессированные птицы! – парировала с возмущением в голосе ужаска. – Они работают с нами добровольно.
– Невероятно.
– Н-да, иногда тысячелетние доверительные отношения с природой оправдывают себя, – сказала ужаска. – Мы не загрязняем птицам воздушное пространство серными парами и дымом из алхимических печей. Мы бесплатно лечим их. Зимой мы вешаем в лесу кормушки. За это они доставляют для нас какие-нибудь срочные письма или посылки. Я жду доставку уже завтра.
– О, великолепно! – с облегчением сказал Эхо.
– И ты мог бы мне тоже немного помочь, – заявила Ицануэлла. – Твоя помощь была бы очень кстати.
– С удовольствием! Для этого я и пришел. Что я должен сделать? Тебе нужна помощь в области алхимии?
– Не сейчас. Мне не хватает замоченного жерлянкового мха, нужно бы еще. Но у меня нет времени идти в Жерлянкский лес. Ты мог бы сходить туда?
– Мне нужно пойти в Жерлянкский лес, чтобы принести мох?
– Жерлянковый мох, а не обычный. Столько, сколько влезет в твой рот.
Эхо проглотил слюну.
– Я еще никогда не ходил так далеко, – сказал он.
– Жерлянкский лес расположен в городской зоне Следвайи, – ответила ужаска. – Так что это, собственно говоря, цивилизованное место. Просто люди стараются избегать этот район, потому что там живут неизлечимо больные.
Неизлечимо больные. Эхо почувствовал дурноту. В Жерлянкский лес вообще-то ходили только те, у кого была какая-нибудь смертельная болезнь. Они уходили туда, чтобы там умереть.
– «Я смертельно болен и скоро умру, поэтому я иду в Жерлянкский лес!» – продекламировала ужаска. – Ты знаешь это стихотворение Кнульфа Шпакенхаута? – Она хрипло засмеялась. – Я ведь тебе говорила, что все это будет не так просто, малыш. Но нам нужен мох.
– Все понятно, – сказал Эхо. – Я пойду. Как я узнаю этот Жерлянкский лес?
– По его запаху, – ответила ужаска. – Он пахнет жерлянкой.
Она сняла крышку с глиняного горшка и поднесла его к носу Эхо. В нем плавал мох, замоченный в крокодильих слезах. От него шел ужасающий запах.
– Теперь все ясно, – сказал Эхо, содрогнувшись. – Я найду.
Ужаска убрала горшок.
– Ух! – воскликнула она. – Пожалуй, я сделаю паузу. Заодно надо перекусить. Ты хочешь тоже что-нибудь съесть?
– А что у тебя есть? – спросил Эхо.
– Сыр, – ответила ужаска и с удивлением посмотрела на него. – Что же еще?
Эхо скорчил недовольную мину.
– Сыр – это для мышей! – сказал он пренебрежительно. – Я его не ем.
Ужаска поднималась впереди него по лестнице, которая вела на кухню.
– В самом деле? – спросила она. – А что ты имеешь против сыра?
– У него отвратительный запах, – ответил он. – Кроме этого, сыр – очень однообразная еда.
Ужаска вылезла из подвала и направилась к большому кухонному шкафу. Царапка следовал за ней.
– У сыра нет никакого отвратительного запаха, – сказала Ицануэлла. – У него есть аромат. И он не однообразный. Возможно даже, что это самый многообразный продукт из всех существующих. Ты знаешь, сколько существует сортов цамонийского сыра?
– Нет.
– Я тоже не знаю. Потому что их столько, что никто не может сосчитать. И каждый день появляются все новые сорта. Я не ем ничего, кроме сыра.
– Правда?
Ужаска гордо кивнула.
– Я – убежденная сыроежка. Мы, сыроежки, убеждены в том, что в сыре содержатся все важные питательные вещества. Жир, соль и кальций – большего не требуется.
Ицануэлла расправила перед Эхо плечи.
– Посмотри на меня! Я почти всю мою жизнь придерживаюсь строгой сырной диеты. Глядя на мое тело, ты можешь сказать, что со мной что-то не так?
Эхо прикусил язык, чтобы не сказать что-то необдуманное, что могло бы поставить под удар их недавно зародившуюся дружбу.
– И ты не ешь мясо? – спросил он вместо ответа. – Не ешь рыбу? Овощи? Фрукты?
– Я не могу есть животных, – ответила Ицануэлла, содрогнувшись. – А как я, будучи лауреатом премии «Отличный садовод», могу употреблять в пищу растения? Это ведь думающие и восприимчивые существа, как ты и я!
– А хлеб? Или пироги?
– И то и другое сделано из муки. Мука – это продукт, который получают путем растирания невинных растений мельничными жерновами. Ты можешь представить себе более страшный метод уничтожения? Нет, мне остается только сыр. Мы, сыроежки, почитаем его почти как божество! – Она открыла обе дверцы шкафа. – Да здравствует сыр! – воскликнула она.
