– «Сегодня должен свежий суп свариться,
Ужаски, будьте под рукой!
Со лба горячий пот пусть ручейком струится!», –
прокричал Эхо, вспомнив другое стихотворение.
– Ах, – воскликнула ужаска. – Ты знаешь старых классиков. Это был отрывок из стихотворения «Суп» Фрайхерра фон Диллшика, не правда ли? Мы разошлись! Мы вошли в раж! При подобном ужаскизмическом приготовлении супа нет ничего важнее симпатических вибраций.
Они стояли в тайном подвальном саду у дистиллятора, где, кроме него, у ужаски находились различные приборы, которые вполне могли конкурировать с аппаратурой из лаборатории Айспина. Эхо, перепрыгнув через стул, оказался на большом столе. На нем в стеклянных бутылях стояли или бурлили прозрачные жидкости зеленого, желтого, красного, оранжевого, голубого и фиолетового цвета. Емкости соединялись между собой тонкими трубками из меди, серебра или стекла, ярко горели газовые фонари. Воздуходувный мех производил перекачку собственными усилиями.
– Так как внутри в рыхлом торфе много дождевых червей, – прошептала ужаска, – приходится использовать силы матушки-земли. Кстати, спасибо за рецепт для ляйденских человечков. Я одного оживила, и мы сможем испробовать на нем действие любовного напитка.
В большой пузатой бутыли безучастно сидел ляйденский человечек и шлепал ногами по своей питательной жидкости. Эхо едва обратил на него внимание, его значительно больше занимали манипуляции ужаски. Она бегала туда-сюда, потягивала носом и стонала. Лепестки фиалок и роз плавали в воде нежно-розового цвета. Голубые водоросли танцевали в спирте. Темно-зеленое тягучее вещество бурлило над бунзеновской горелкой. В воздухе стоял запах весенних луговых цветов и грозовой ночи в реликтовом лесу одновременно, скошенной травы и мака-самосейки, дурманящих орхидей и тропических ядовитых грибов, цветущих роз, лимонной мелиссы и розмарина, свежего торфа и сырой соломы.
Через стеклянную спираль ползли накаленные докрасна лавовые черви и обогревали бутыль, в которой на слабом огне варился жидкий хлорофилл. Караван больших черных лесных муравьев полз по столу, доставляя в ступку мелкие листья и корни. Жуки-олени притаскивали целые цветки и бросали их в кипящий котел.
– У нас множество прилежных маленьких помощников, – заметил Эхо.
– Ах, это всего лишь традиционная соседская помощь, – отмахнулась ужаска. – За это они воруют мой сахар и едят мой шпинат.
Корни на полу и стенах пришли в необычное движение. Глаза в сучковых отверстиях то и дело открывались и закрывались, как будто они знали, что здесь в скором времени произойдет какое-то решающее событие. Эхо впервые мог более тщательно рассмотреть пестрых бабочек, порхавших в подземном растительном мире.
– А что здесь, собственно, делают бабочки? – спросил он, когда одна из них села на его голову.
– Атмосфера! – крикнула ужаска и бросила в воздух горсть цветочной пыльцы. – А ты можешь представить себе создание любовного напитка без участия бабочек? Я нет.
– Ты действительно все продумала! – похвалил ее Эхо. – И когда же это произойдет?
– Сейчас, – ответила ужаска. – Я еще только должна подрегулировать дозатор хмеля. – Она подвинтила что-то на деревянной панели грубого ящика, в котором все громыхало и стучало. – Так! – крикнула она и захлопала в ладоши. – Теперь нам нужны только еще вайтсмутцки!
– Музыка? – перевел Эхо.
Призрачный ритмический гул, который он слышал при своей первой встрече с домом ужаски, послышался вновь. Теперь он понял, что этот звук издает сам дом, корни и растения вокруг.
– Пение ужасковых дубов! – восхищенно воскликнула Ицануэлла. – Нет ничего лучше. – Она поставила на стол горшок с вздрагивающим виттлингом, который сразу начал раскачиваться в экстазе взад и вперед в такт музыке. Теперь ожил и ляйденский человечек. Он встал и начал стучать в стенку своей бутыли.
– Атмосфера! – опять крикнула Ицануэлла. – Атмосфера! Мы начинаем!
Она стала доставать из-под стола различные стеклянные емкости с жидкостями и ставить их рядом с небольшим чугунным горшком.
– Сначала нам нужно правильно отмерить суффрагированные растительные эссенции! – сказала она.
– Они тоже бофельные? – спросил строго Эхо.
– Да, они бофельные, – усмехнулась Ицануэлла. – Ты даже не представляешь себе, что значит «бофельный».
Она посмотрела что-то в ужасковой поваренной книге и капнула крошечное количество эссенций в горшок.
– Один шрекс хондриллы… два шрекса фацелии… пять шрексов паутинника трубчатого… двадцать четыре шрекса двенадцатилистного клевера удачи… да, удача нам может понадобиться…
– Почему так мало? – спросил между делом Эхо. – Почему бы тебе просто не вылить туда все? Чем больше, тем лучше, ведь так?
– Не встревай! – прошипела ужаска. – Ты ничего в этом не понимаешь. Все зависит от точной дозировки. На один шрекс больше или меньше – и все испорчено. Так что не мешай мне!
Эхо прикусил язык.
– Восемнадцать шрексов ледникового лютика… два шрекса грайзенской травы… четыре с половиной шрекса винтовых водорослей… два шрекса карликовой трубы… сто семьдесят один шрекс клубневого горца…
И так продолжалось до тех пор, пока все эссенции не были отмерены в соответствии с рецептурой. Потом Ицануэлла поставила горшок на небольшой огонь и повесила внутрь термометр.
– Теперь будем нагревать! – крикнула она. – Только не кипятить! Должно быть точно семьдесят семь шрексов.
– А что такое шрекс? – спросил Эхо.
– Шрекс – это грамм или градус. Иногда даже миллиметр. В зависимости от конкретного случая, – пояснила ужаска. – Почему ты спрашиваешь?
– Просто так, – ответил Эхо. Он считал, что ужаскизм – это не особенно точная наука. Но сейчас ему в голову впервые пришла беспокойная мысль, что его одурачила шарлатанка.
– Семьдесят семь шрексов, – пробормотала Ицануэлла, посмотрев на термометр. – Все точно. – Затем она взглянула в поваренную книгу. – Теперь надо сделать вливание портулака. – Она достала из ящика стола большой ржавый шприц и подошла к стеклянной бутыли. И вдруг она остолбенела. Шприц упал на пол.
– О господи! – вскричала она. – О нет!
Эхо подбежал к ужаске.
– Что случилось? – спросил он озабоченно.
Ужаска застонала.
– Портулак опрокинулся. Как это могло случиться?
Жидкость в стеклянной бутыли выглядела гнилой и слизистой. Пузырьки газа поднялись вверх. На поверхности плавали вялые коричнево-зеленые листья, напоминавшие утопленников. Ритмическая музыка прекратилась.
– Ах, батюшки мои, – воскликнула ужаска, – я на ночь оставила закрытыми фильтры. И портулак заболотился.
– И что? – спросил Эхо. – Это же ерунда. У тебя, наверняка, есть еще.
