– Почему они устроили поджог, мама? – спросила Джейн.
– Они хотели убить меня, а не бабушку.
– Но почему? – снова спросила она. – С какой стати они захотели сжечь тебя?
– Страх иногда принимает странные формы, – сказала мать.
– Тогда почему они боятся тебя?
– Люди боятся всего чужого и непонятного.
Еще в детстве Джейн поняла, что это правда.
Ее мама имела особый дар, но далеко не все придерживались такого мнения. Это было даже забавно: люди, которые плохо говорили о ней, называли ведьмой и невестой дьявола, тайком приходили на болото и просили у мамы любовные амулеты или целебные заклинания. Другие просили ее предсказать будущее или хотели получить весточку от духа умершего человека. Люди боялись ее матери, но при этом зависели от нее и обращались к ней в час нужды, хотя никогда не признавались в этом.
Они насмехались над Джейн, презирали ее и называли дочерью дьявола. Ее хватали на школьном дворе и тыкали булавками, чтобы посмотреть, пойдет ли кровь. Джейн не обладала силами и способностями матери. Духи не разговаривали с ней. Она не умела читать грядущее по чайным листьям на дне кружки. Она мечтала услышать незримые голоса или увидеть тайные знаки, но они не появлялись. Зато у нее внутри накопилась ярость, за которую она крепко держалась. Ярость из-за того, что она не родилась такой же особенной, как ее мама. Ярость из-за того, как люди относились к ней и к ее матери. Ярость на горожан, погубивших ее бабушку.
И Джейн постоянно носила в кармане коробок спичек, дожидаясь подходящего момента.
В то утро дети окружили ее во дворе перед школой, и Люси Бишкофф задрала ей платье и спустила трусики, чтобы посмотреть, нет ли у нее на коже отметины дьявола. Тогда Джейн почувствовала, как что-то сломалось у нее внутри. Плотину прорвало, и ярость устремилась наружу, поглотив ее. Тогда Джейн впервые в жизни услышала громкий и отчетливые голос. «Накажи их, – произнес он. – Накажи их всех».
Пока все еще были снаружи, она вернулась в здание школы, пошла в буфетную, сделала в шкафу гнездо из скомканной бумаги и подожгла его спичкой. Потом Джейн вышла во двор и стала ждать. Когда все вошли внутрь и стали рассаживаться за партами, она нашла ветку покрепче, чтобы заложить входную дверь.
Через несколько часов, лежа на полу в погребе, она чуяла запах дыма, пропитавший ее одежду, и слышала детские крики. Они кричали и кричали, сгорая в огне. Но Джейн говорила себе, что они этого заслужили. Весь город заслуживал наказания.
Она терпеливо ждала в погребе, слушая отголоски дальних криков. Но мама так и не пришла за ней.
В конце концов Джейн устала ждать: у нее совершенно затекли ноги, и она дрожала от холода. Она приоткрыла дверь и выглянула наружу, где ярко сияло предвечернее солнце. Джейн споткнулась, щурясь, как крот, и побрела к дому, стараясь не торопиться и двигаться осторожно. Где же мама?
Когда Джейн приблизилась к болоту, она увидела дымившиеся руины на месте их маленького дома. Все пропало. Там больше ничего не было.
На другом краю болота у большой белой сосны собралась целая толпа. Джейн украдкой подошла туда и увидела, на что они смотрели.
* * *
Она сбежала из Хартсборо в двенадцатилетнем возрасте и не знала, как ей жить без мамы.
Она провела всю свою жизнь как Джейн Брекенридж, дочь Хетти – колдуньи с болота и самой могущественной женщины в округе.
Теперь Джейн была никем: уличной бродяжкой, не имевшей даже фамилии. «Смит, – подумала Джейн, когда в этом возникла необходимость. – Меня зовут Джейн Смит. Я прошла через штат от границы с Массачусетсом. Мои родители умерли, когда я была совсем маленькой, и меня растила тетя, которая недавно тоже умерла. Теперь у меня никого не осталось».
Люди жалеют вас, когда вы молоденькая, хорошенькая и можете рассказать печальную историю. Люди тянутся к чужой боли.
Она нашла приют в доброй баптистской семье Миллеров из Льюисбурга. Они имели большую загородную ферму. Джейн научилась вставать до рассвета, чтобы подоить коров, собрать куриные яйца и наколоть дрова для старой дровяной печи на кухне. Она ходила в церковь и молилась, каждый вечер читала Библию. Она училась жить в обществе и быть другим человеком.
А теперь Джейн была замужней женщиной и имела собственных детей. Ее сын Марк был хорошим мальчиком. В одиннадцать лет он становился все более похожим на своего отца. Он отлично учился в школе, был сильным и популярным среди одноклассников. Но Джейн беспокоилась за свою дочь Энн.
По правде говоря, Джейн не так беспокоилась за нее, как боялась ее.
Эта девочка знала такие вещи, о которых не имеет понятия обычный шестилетний ребенок. По ее словам, она узнавала эти вещи от своих игрушек и кукол. У нее была любимая кукла, с которой она часто перешептывалась. Энн сама смастерила эту куклу из тряпок. Кукла выглядела забавно, но немного странно: тело из разноцветных лоскутков и бледное лицо с вышитым ртом в форме красного цветочного лепестка и двумя черными пуговицами вместо глаз. Ее волосы были сделаны из черной пряжи, уложенной в косу вокруг головы.
– Как зовут твою куклу? – спросила Джейн вскоре после того, как девочка смастерила ее.
– Это Хетти, – ответила Энн.
Джейн попятилась и закрыла рот ладонью, чтобы удержаться от крика. Энн захихикала, подумав, что ее мать тоже смеется.
– Глупое имя, правда? – с улыбкой продолжала она. – Должно быть, это значит, что она любит шляпы!
[7]
Джейн никогда не рассказывала дочери о ее бабушке, не называла свое настоящее имя и не говорила, откуда она родом. Ни один живой человек не знал всю правду о ней.
– Хетти говорит: «Привет!» – с улыбкой сказала девочка. – Еще она говорит, что знает тебя.
Джейн как будто погрузилась в холодную воду омута в центре Брекенриджского болота. Вода давила со всех сторон и затягивала ее внутрь.
– Конечно, она меня знает, – с трудом выдавила Джейн, потому что в горле вдруг пересохло. – Она же твоя кукла и живет в нашем доме.
– Нет, – возразила Энн. – Она говорит, что знала тебя раньше.
Джейн промолчала. Да и что она могла сказать?
Раньше.
Раньше.
Она попробовала вспомнить, что было раньше. Сильнее всего был запах сырого погреба, где она пряталась, пока ждала возвращения матери… но так и не дождалась этого.
Потом Джейн вспомнила, что она видела, когда пробралась на болото и выглянула из-за круга людей, собравшихся возле дерева.
Мама висела на веревке, привязанной к суку старой сосны, бледная и безжизненная. Она описывала небольшие плавные круги, словно жуткий маятник.
