Когда она доела рис, мальчик прибежал с двумя прозрачными пластиковыми пакетами для питья, заполненными грубо наколотыми кусками льда и свежевыжатым соком сахарного тростника. Ник взял напитки у мальчика и протянул ему десятидолларовую купюру.
– Каму анак янг баик
[190], – сказал он, похлопав мальчишку по плечу.
Глаза маленького малайца расширились от восторга. Он сунул деньги за резинку шорт и поспешил рассказать матери о неожиданно обрушившемся на него богатстве.
– Ты не перестаешь удивлять меня, Николас Янг. Почему я не знала, что ты говоришь по-малайски? – спросила Рейчел.
– Только несколько примитивных слов. Достаточно, чтобы заказать еду, – скромно ответил Ник.
– Твоя беседа с малайской женщиной не показалась мне примитивной, – возразила Рейчел, потягивая ледяной сладкий сок через тонкую розовую соломинку, вставленную в угол пластикового пакета.
– Поверь, я не сомневаюсь, что та леди цеплялась к моей грамматике, – пожал плечами Ник.
– Опять ты за свое, Ник!
– О чем ты?
– Ты принижаешь свои достоинства, и это раздражает!
– Я не уверен, что понимаю, о чем ты.
Рейчел устало вздохнула:
– Ты же утверждал, что не говоришь по-малайски, а потом я слышу, как ты свободно болтаешь. Или отмахиваешься: мол, старый дом. А потом мы оказываемся в гребаном дворце. Ты все преуменьшаешь!
– Я и не замечал, что так делаю.
– Да? Ты такой скромняшка, что твои родители даже не в курсе, насколько хорошо ты преуспел в Нью-Йорке.
– Меня так воспитали.
– А тебе не кажется, что причина в другом: твоя семья очень богата и тебе приходится компенсировать это излишней скромностью? – предположила Рейчел.
– Ну, я бы не стал так говорить. Просто меня с детства приучили на вопросы отвечать конкретно, но не хвастаться. И кстати, не так уж мы богаты.
– Да? И сколько же у вас конкретно денег? Сотни миллионов или миллиардов? – Ник начал краснеть, но Рейчел не унималась: – Знаю, тебе неловко обсуждать это, Ник, но именно поэтому я заставляю тебя быть искренним. Ты мне говоришь одно, а от остальных я слышу совсем другое: будто бы вся экономика Азии вращается вокруг твоей семьи и ты наследник трона. Я экономист, черт побери, и раз уж меня обвиняют в меркантильности, то я бы хотела знать, о какой конкретно сумме идет речь, – выпалила Рейчел.
Ник нервно мял остатки бананового листа. Сколько он себя помнил, ему внушали, что любые разговоры о состоянии его семьи под запретом. Но было бы справедливо, чтобы Рейчел узнала, на что подписывается. Особенно учитывая, что он собирается (очень скоро) попросить ее принять кольцо с желтым алмазом, которое спрятано сейчас в правом нижнем кармане шорт.
– Я знаю, это прозвучит глупо, но, по правде сказать, я не знаю, насколько богата моя семья, – осторожно начал Ник. – Мои родители живут хорошо, в основном благодаря наследству, доставшемуся маме от родителей. У меня есть личный доход, вполне неплохой, от акций, оставленных мне дедушкой. Но это не те деньги, которыми владеют семьи Колина или Астрид, тут и сравнивать нечего…
– А бабушка? Пейк Лин сказала, что Тайерсаль-парк стоит сотни миллионов за одну только землю, – перебила Рейчел.
– Моя бабушка всегда жила так, как она живет сейчас, поэтому я могу лишь предположить, что состояние достаточно велико. Три раза в год мистер Тэй, пожилой джентльмен из семейного банка, навещает мою бабушку. Он приезжает в поместье в том же коричневом «пежо», который я помню чуть ли не с рождения. Встреча происходит наедине, и это единственный момент, когда прислугу просят выйти. Поэтому мне никогда не приходило в голову спросить бабушку, сколько у нее денег.
– И твой отец ни разу не говорил об этом?
– Отец вообще никогда не поднимал тему денег. Наверное, он знает даже меньше меня. Понимаешь, когда деньги всегда есть, то ты особо о них не задумываешься.
Рейчел попыталась осознать эту концепцию.
– Почему все считают, что ты в итоге унаследуешь все?
– Это же Сингапур. Богатые люди от нечего делать судачат о чужих деньгах. У кого какое состояние, кто сколько унаследует, кто за какую сумму продал дом… Но все, что говорят о моей семье, просто домыслы. В общем, я никогда не думал о том, что однажды стану единственным наследником какого-то умопомрачительного состояния.
– Но тебе же ясно, что ты не такой, как все? – спросила Рейчел.
– Ну, я это понимал, оттого что жил в огромном старом особняке, где поддерживались всяческие ритуалы и традиции. Однако ни разу не задумался, что это как-то связано с деньгами. В детстве больше беспокоишься о том, сколько ананасовых пирогов тебе разрешено съесть или где лучше всего ловить головастиков. Я не рос с чувством избранности, как некоторые из моих двоюродных братьев и сестер. По крайней мере, надеюсь, что это так.
– Мне бы не понравилось, если бы ты вел себя как помпезный придурок, – сказала Рейчел. Когда они шли к машине, она обняла Ника за талию. – Спасибо за откровенность. Я знаю, тебе было нелегко говорить об этих вещах.
– Я хочу, чтобы ты все обо мне знала, Рейчел. Так всегда было, и именно для этого я пригласил тебя сюда. Прости, что не поговорил с тобой заранее, просто не понимал, что тема денег вообще важна. То есть в Нью-Йорке все это не имеет значения, правда?
Рейчел помолчала немного, прежде чем ответить.
– Правда. Особенно теперь, когда я лучше понимаю твою семью. Мне просто нужно было удостовериться, что ты все тот же Ник, в которого я влюбилась в Нью-Йорке, вот и все.
– Я все тот же?
– И даже симпатичнее – теперь, когда я знаю, что ты богат.
Ник засмеялся, крепко обнял Рейчел и подарил ей долгий поцелуй.
– Готова к совершенно другому пейзажу? – спросил он, целуя ее подбородок и затем двигаясь вниз к нежной впадинке на шее.
– Мне кажется, я готова куда-то заселиться. Есть мотели где-то поблизости? – выдохнула Рейчел, играя его волосами и не желая, чтобы Ник останавливался.
– Я не думаю, что тут есть мотели, где ты захотела бы переночевать. Давай доедем до места, пока не стемнело. Всего-то три часа отсюда. И там сможем начать с того, на чем остановились, – на четырехместной кровати, самой огромной из всех, которые ты видела.
Они с ветерком промчались по шоссе E1, проходящем через столицу Куала-Лумпур в направлении Ипоха. А когда добрались до Тапаха – ворот в Камерон-Хайлендс, – Ник свернул на живописную старую дорогу, и они поехали в гору. Машина поднималась на крутой склон, и Ник умело рулил, предупреждая гудком при каждом повороте вслепую.
Ник очень хотел приехать в особняк до захода солнца. Он позвонил заранее и дал четкие инструкции Радже, управляющему. Тот должен был зажечь свечи в белых бумажных пакетах вдоль всей тропинки, ведущей к площадке в конце лужайки, и поставить столик с охлажденным шампанским и свежими мангостанами рядом с резной деревянной скамейкой, где Ник с возлюбленной смогут сидеть, наслаждаясь прекрасным пейзажем. Затем, как только солнце зайдет за холмы и тысячи тропических птиц усядутся на верхушки деревьев, он встанет на одно колено и попросит Рейчел принадлежать ему навсегда. Он задавался вопросом: на какое колено нужно опуститься? На правое или на левое?
