Марта поиграла с вещичками, расставленными на полках, пожонглировала и попыталась удержать на одном пальце шарик из тончайшего стекла, а затем отложила все и села на пол рядом с диванчиком Хорхе, и уже вдвоем они мрачно уставились на Ренато.
Выдержав паузу, Марта перешла к делу:
– Не знаю, говорил ли тебе что-нибудь Инсекто…
– Я его уже сто лет не видел.
– Это он помогал мне в одном деле, занят был целыми днями. Идея была отличная – Хорхе уже в курсе. Он даже разозлился на меня за то, что я и его не задействовала в поисках.
– Чего искали-то?
– Вот это. – Марта кивнула в сторону картины. – Согласись, отличная идея!
Ренато согласился, не споря. Достав трубку, он стал раскуривать ее, поглядывая на Вихилей с грустной улыбкой.
– Вы чего замолчали? Я слушаю. Хотя нет, сначала скажу я. Во-первых, Марта, я очень рад видеть тебя. Глупо как-то все получилось, и жаль, что ты перестала появляться здесь после того вечера.
– Перестань ерунду молоть, – огрызнулся Хорхе с дивана. – Она все правильно сделала. Я даже готов простить ей, что тот дом она решила искать вместе с Инсекто.
– И где же он, этот дом? – спросил Ренато, переводя пристальный, жесткий взгляд с одного своего собеседника на другого.
– Не то важно, где он, – ответила Марта, – а то, что он существует. Мы на него наткнулись, когда уже совсем отчаялись. Понимаешь, я оказалась права, я не зря поверила своим предчувствиям! Вот только – невеселое дело: хозяин этого дома – не кто иной, как Нарцисс.
Ренато впился зубами в трубку и резко обернулся к картине, словно ожидая от нее предательского удара в спину.
– Вот ведь сукин сын! – негромко, даже с какой-то неестественной нежностью произнес он. – Значит, я, оказывается, нарисовал дом этого скотины?
– А что, эффектно, – позлорадствовал Хорхе. – Согласись, что получилось очень изящно; вся история обрела должную законченность.
– Ну, в некотором роде… А вот Марта, по-моему, не согласна. Ты только посмотри на нее: ей эта история абсолютно не по нраву.
– Да ну ее, вечно она портит людям настроение, все-то ей не так и не этак, – попытался выкрутиться Хорхе. – И потом, вспомни все эти шуточки с Эуфемией. Такая гадость! И пострадала больше всех Марта. Слушай, а не забыть ли нам эту Эуфемию к чертям собачьим? Что скажешь, Мартамарта?
– Нет, Хорхехорхе. Ни Ренато, ни я – мы не сможем забыть ни Эуфемию, ни ее слова. Ренато, дай затянуться, никогда не курила трубку.
– Тебя стошнит, – предупредил ее Ренато. – Помнишь, как тебе было плохо, когда ты покурила кальян?
– Да ты просто напихал туда всякой ароматической гадости, тут кому хочешь поплохеет. Ну дай попробовать.
Ренато наклонился, чтобы передать ей трубку, и его голова оказалось на одном уровне с головой Хорхе. Тот дружески потрепал его по затылку. Ренато зажмурился.
– Ух ты, здорово! – прохрипела Марта, задыхаясь и кашляя. – Ну, дерет! Что за солому ты куришь?
Из кухни пришла Сусана, вслед за ней – Тибо-Пьяццини. В присутствии Сусаны Вихили становились совсем другими. Вот и сейчас, сделав вид, что не замечают ее, они бросились усиленно тискать несчастного кота. Ренато принялся за мате, поданный Су. В окно, хлопнув парусиной тента, вдруг ударил порыв ветра, вбросил в студию облако уличного марева с горстью обжигающего песка.
– Ребята нашли дом с картины, – сказал Ренато сестре. – И знаешь, что самое занятное? То, что дом этот, оказывается, принадлежит Нарциссу.
Присутствие Сусаны, похоже, не на шутку обеспокоило Марту. Она недовольно, даже злобно посмотрела на сестру Ренато, нервно одернула юбку и снова заходила по студии из угла в угол. Неожиданно остановилась перед Ренато и замерла – очень похожая при этом на статуэтку Дега.
– Как бы я хотела уехать, куда-нибудь пропасть; пусть на меня упадет что-нибудь – пианино, шкаф, еще что-нибудь, хоть бы оспу подхватить, что ли, – но только не оставаться здесь. Ты меня понимаешь, Ренато? Ну не могу я жить здесь спокойно – ни у себя дома, ни вообще в Буэнос-Айресе. Я боюсь. Я готова на все, готова даже расстаться с тобой и с Хорхе…
– А с Нарциссом? – ласковым голосом спросила Сусана.
Марта резко обернулась к ней, словно собираясь ударить.
Хорхе смотрел на сестру с долей презрения и одновременно с немалой заинтересованностью. Ренато молчал.
– Она – она ушла бы со мной, – простонала Марта, опускаясь на ковер. – Мы с ней одно целое. Дело в ней, а не в Нарциссе.
– Стоит тебе только по-настоящему захотеть, – все так же ласково обратилась к Марте Сусана, – и ты одолеешь ее. А так – ты просто боишься ее, позволяешь ей вложить меч в твои руки.
– Дался вам этот меч, только о нем все и говорите! – Хорхе рассмеялся и вдруг, обернувшись к Ренато, предложил: – Слушай, ну если ей не хватает духу, сделай ты это сам. Давай уничтожим картину, и дело с концом. Согласен? Давай, прямо сейчас.
В том, как он понукал Ренато, провоцировал его, Сусана разглядела вызов, приглашение к поединку. А Ренато качал головой и, казалось, обдумывал ответ.
– Деревья играют с углами домов, летний шмель распарывает архитектурное полотно, – ритмично забубнил Хорхе, словно разминаясь перед схваткой. – Хочешь, сделаем словесную гимнастику? Чур, я начинаю. Ключевое слово – молния. Поехали: мол – не – я, я – не – лом, не – я – ли – моль, не – молол – ли – я, ноль – и – я, я – не – ноль, я – ли…
– Уходите, – раздался вдруг голос Ренато, который исходил, казалось, откуда-то издалека, а не от него самого. – Уходите все, дайте мне поработать. Я хочу дописать картину.
ііі
Мне очень нравятся книги Найджела Болчина, его разочарование в жизни, которое позволяет ему рассматривать, анализировать ее глазами потерявших всякую надежду, несостоявшихся в этой жизни героев. В этой своей несостоятельности они становятся куда более реальными, – как, например, тот бедняга с алюминиевой ногой, что потрошит на пляже старую, оставленную фашистами бомбу. Мне нравится его едкий стиль, его отличные постельные сцены, повторяющиеся через каждые несколько глав, элегантнейшим образом лишенные эротизма – элемента, столь легко вписывающегося в любой триллер. Я как раз сидел и глотал страницу за страницей «Му Own Executioner»
[139], когда раздался телефонный звонок. Звонила Сусана.
– Я тебе звоню уже с часу дня. Говорить буду тихо, потому что эти сидят на кухне и могут услышать.
– Я уходил по делам. Был в Ассоциации, представлял концерт для арфы. Вернулся в полчетвертого, знаешь, с трех до четырех успел сделать два добрых дела: во‑первых, начал читать новый роман Болчина, а во‑вторых – написал стихотворение, которое сейчас тебе прочитаю. И не пытайся протестовать или возмущаться, оно совсем коротенькое. Так вот, слушай:
