В пятой главе под названием «Непринужденная эффективность формы» я развиваю упомянутую ранее идею антропологической значимости формы. Иными словами, эта глава – о появлении в мире конкретных конфигураций пределов возможного, о своеобразности распространения того, что осталось за этими пределами, и о том, как эти отброшенные элементы влияют на жизнь людей (и не только) в лесах вокруг Авилы.
Форму тяжело рассматривать с антропологической точки зрения. Не являясь ни разумом, ни механизмом, она плохо вписывается в унаследованную со времен Просвещения дуалистическую метафизику, которая и сегодня, пусть мы и не всегда отдаем себе в этом отчет, подталкивает нас к анализу причины либо с механистической перспективы стимула и реакции (pushes and pulls), либо с перспективы значения, цели и желания, обычно относимых к сфере человеческого. До сих пор главное место в книге отводилось развенчанию некоторых наиболее устойчивых примеров наследия этого дуализма: для этого были выявлены последствия осознания того, что значение в широком смысле является неотъемлемой частью живого мира по ту сторону человека. Отличие этой главы заключается в попытке шагнуть еще дальше: я выхожу не только за пределы человека, но и за пределы самой жизни. В ней рассказывается о странных свойствах распространения паттернов, выходящих за границы жизни, несмотря на то, что они при этом используются, питаются и усиливаются ею. В тропическом лесу, кишащем самыми разными формами жизни, размножение этих паттернов достигает небывалого масштаба. Чтобы взаимодействовать с лесом на его условиях, проникнуть в его логику отношений и мыслить вместе с ним, нужно чутко реагировать на эти паттерны.
Таким образом, под «формой» я понимаю не концептуальные структуры, будь то врожденные или приобретенные, с помощью которых люди постигают мир; не имею я также в виду идеальную платоническую реальность. Речь идет о странном, но тем не менее земном процессе производства и распространения паттернов, который Дикон (2006, 2012) назвал «морфодинамикой». Своеобразная генеративная логика этого процесса проникает во все живые существа по мере того, как они овладевают ей.
И хотя форма – не разум, не похожа она и на вещь. Еще одна сложность для антропологии заключается в том, что у формы нет осязаемой инаковости, типичной для этнографического объекта. Когда находишься внутри ее, не от чего оттолкнуться; форму невозможно определить через ее сопротивление. Ее нельзя прощупать – она не поддается такому способу познания. Кроме того, форма хрупка и недолговечна. Подобно вихрям водоворотов, которые порой образуются в быстротечных водах Амазонки, она просто-напросто пропадает, когда исчезает поддерживающая ее специфическая геометрия ограничений. Поэтому, как правило, она остается вне поля зрения стандартных способов анализа.
В этой главе я пытаюсь понять некоторые своеобразные черты формы, исследуя различные этнографические, исторические и биологические примеры, призванные помочь проникнуть в смысл загадочного сна о моем отношении с лесными животными и контролирующими их духами-хозяевами. Я осмысливаю, как форма влияет на причинно-следственную темпоральность и, распространяясь через нас, проявляет свою «непринужденную эффективность». В этом смысле меня особенно интересует влияние логики формы на логику живых мыслей. Что происходит с мыслью, когда она освобождается от собственных намерений, когда, по выражению Леви-Стросса, мы не просим у нее ничего взамен (Lévi-Strauss, 1966: 219)? Какой тип экологии это провозглашает, какого рода отношения становятся возможными?
Кроме того, в этой главе рассматривается проблема практического характера – проникновение в форму и ее использование. Накопление лесных богатств, будь то дичи или сырьевых товаров, происходит по определенной схеме. Для доступа к ним нужно проникнуть в логику этой схемы. Данная глава описывает используемые для этого техники (шаманские и не только), а также анализирует болезненное чувство отчуждения, испытываемое руна, когда у них не получается проникнуть во множество новых форм, со временем ставших хранилищем огромной власти и богатства.
Переосмысление причины через форму влечет за собой и переосмысление агентности (agency). Что это за странный способ действовать, ничего при этом не делая? Какое политическое движение может возникнуть в результате создания объединений таким способом? Осознавая, как форма появляется и распространяется в лесу и в жизни связанных с ним существ, например речных дельфинов, охотников или «каучуковых боссов», а также понимая кое-что о непринужденной эффективности формы, мы закладываем основы развития антропологии, в центре внимания которой будут многочисленные процессы, не базирующиеся на элементах различия и имеющие важнейшее значение в жизни любого существа.
В конечном счете, «Как мыслят леса» – это книга о мысли. Это, цитируя Вивейруша де Кастру, призыв сделать антропологию практикой для «постоянной деколонизации мысли» («la décolonisation permanente de la pensée»; Viveiros de Castro, 2009: 4). Я считаю, что мы колонизированы определенными способами мышления о реляционности. Мы можем вообразить объединение мыслей и самости, лишь обратившись к нашим представлениям о формах объединения, структурирующих человеческий язык. Затем, часто незаметным для себя образом, мы проецируем эти предположения на нечеловеческих существ. Сами того не осознавая, мы наделяем их человеческими качествами, а потом самовлюбленно хотим увидеть в них корректирующие отражения нас самих.
Итак, как же нам мыслить вместе с лесами? Как позволить мыслям, живущим в окружающем мире, освободить наше мышление? О лесах хорошо рассуждать потому, что они и сами мыслят. Леса мыслят. Относясь к данному утверждению со всей серьезностью, я хочу спросить: как оно влияет на наше понимание того, что значит быть человеком в мире, простирающемся за пределы человеческого?
Постойте-ка. Как я вообще могу заявлять, что леса мыслят? Не следует ли ограничиться изучением того, как, в представлении людей, мыслят леса? Этому пути я предпочел провокацию. Я хочу показать, что утверждение о том, что леса мыслят, странным образом проистекает из того факта, что леса мыслят. Эти две вещи – само утверждение и утверждение о том, что мы можем сделать это утверждение, – взаимосвязаны: именно потому, что мысль простирается за пределы человеческого, мы можем мыслить по ту сторону человека.
Эта книга стремится освободить наше мышление от излишнего концептуального багажа, накопленного в результате того, что все наше внимание было сосредоточено на том, что делает людей исключительными, в ущерб всему остальному. Книга «Как мыслят леса» развивает метод, способный создать новые концептуальные инструменты из неожиданных свойств мира по ту сторону человека, обнаруженных в ходе этнографического исследования. Тем самым этой книгой я пытаюсь избавить нас от ограничений, существующих в нашем сознании. При этнографическом наблюдении того, что лежит по ту сторону человека, на первый план внезапно выходит ряд странных явлений, которые подчеркивают некоторые общие свойства мира, в котором мы живем, и в процессе наблюдения становятся их яркими примерами. Если, благодаря такой форме анализа, нам удастся еще больше усилить эти явления, то наблюдения за ними мы сможем положить в основу концепций и задействовать эти концепции в качестве инструментов. Отдавая предпочтение методу усиления вместо, скажем, метода сравнения или редукции, мы можем создать иную антропологию, которая поможет нам понять, как лучше жить в мире с другими видами жизни.
