Стоит также заметить, что собаки, которых жители Авилы приобретают у колонистов, по большей части не принадлежат ни к одной узнаваемой породе. На большей части испаноязычного Эквадора таких собак пренебрежительно называют «руна» (например, ун перро руна), то есть «дворняжками». На языке кечуа, напротив, руна означает личность. Это слово используется как своего рода местоименный маркер позиции субъекта, поскольку все самости считают себя личностями; он наделяется самостоятельным бытием только как этноним в объективирующих практиках, таких как этнография, расовая дискриминация и политика идентичности (см. Главу 6). Тем не менее словом, которое на кечуа обозначает «личность», в испанском называют дворовых псов
[125]. Не будет большим преувеличением сказать, что руна для многих эквадорцев обозначает собак, лишенных некоторого цивилизованного статуса, sin cultura – без культуры. В соответствии с этой примитивистской колониальной логикой, определенные группы собак и определенные группы коренного населения, а именно говорящие на кечуа руна, служат отметками на этом воображаемом пути от животного к человеку.
Межвидовые отношения часто включают в себя важный элемент иерархии; люди и собаки являются взаимно созданными, но при этом вовлеченные стороны всегда находятся в неравных позициях
[126]. Одомашнивание собак, начавшееся примерно пятнадцать тысяч лет назад (Savolainen et al., 2002), отчасти было обусловлено тем, что прародители собак были высокосоциальными животными, которые жили в твердо установленных иерархиях доминирования. Часть процесса одомашнивания включала замену вершины этой иерархии таким образом, чтобы собаки приняли своего хозяина-человека в качестве нового вожака стаи. Отношения между человеком и собакой зависят от слияния собачьей и человеческой социальностей, и в какой-то мере они всегда предполагают постоянное установление отношений доминирования и подчинения (Ellen, 1999: 62). В колониальных и постколониальных ситуациях, в которые, например, погружены жители Авилы, это слияние приобретает обновленное значение. Собаки подчиняются своим хозяевам-людям таким же образом, как руна исторически вынуждены были подчиняться белым землевладельцам, государственным чиновникам и священникам (см. Muratorio, 1987). Однако это положение не является неизменным. Руна из низин, в отличие от говорящих на кечуа коренных народов, живущих в горах, всегда поддерживали относительно более высокую степень автономии от государственных властей. Следовательно, они и их собаки напоминают могущественных хищников-ягуаров, которые, в свою очередь, являются не совсем подневольными псами духов – хозяев животных.
Принимая точку зрения существа другого вида, мы в определенной степени «становимся» другим видом «вместе» с этим существом (см. Haraway, 2008: 4, 16–17). И все же такого рода переплетения опасны. Люди из Авилы стараются избежать состояния монадической изоляции, названной мной душевной слепотой, из-за которой они теряют способность к восприятию других самостей в мироздании
[127]. Тем не менее они стремятся занять другую перспективу, не растворяя полностью ту самость, которая характеризует их положение как человеческих существ в этом мироздании. Душевная слепота и становление другим вместе с другим – противоположные крайности континуума, охватывающего различные способы обитания в экологии самостей. Поэтому существует постоянное напряжение между размыванием межвидовых границ и сохранением различия. Сложность состоит в том, чтобы найти семиотические средства для продуктивного поддержания этого напряжения и не быть отброшенным в какую-либо крайность
[128].
СНОВИДЕНИЯ
Поскольку сновидения – конфиденциальный способ общения, посредством которого души кардинально разных видов существ могут вступать в контакт, они служат важным местом для таких переговоров. По мнению людей из Авилы, сновидения являются продуктом перемещений души. Во время сна душа отделяется от тела, своего «владельца»
[129], и взаимодействует с душами других существ. Сны не являются комментариями к миру, они происходят в нем (см. также Tedlock, 1992).
Подавляющее большинство снов, обсуждаемых в Авиле, – об охоте или других лесных столкновениях. Большую часть их истолковывают метафорически, устанавливая соответствие между домашней и лесной сферами. Например, если охотнику снится, как он убивает домашнюю свинью, то на следующий день в лесу он убьет пекари. Ночью сталкиваются две души: одна – свиньи, другая – охотника руна. Убийство ночью домашнего воплощения свиньи имеет следствием то, что на следующий день ее лесное воплощение будет бездушным. Это создание стало душевно слепым, и его можно легко обнаружить и настичь в лесу, поскольку оно больше не опознает другие самости, которые могут быть в отношении него хищником.
Метафорические сновидения позволяют испытать определенные экологические связи между видами существ так, что их различия являются признанными и поддержанными без утраты способности к коммуникации. Это достигается в силу того факта, что метафора способна объединить в корне различные, но аналогичные и, следовательно, связанные сущности. Указывая на связь, она осознает и разрыв. После нормального пробуждения руна видят пекари в лесу как диких зверей, хотя во сне животные представали перед ними в виде домашних свиней. Но все не так просто. Духи – хозяева животных, предстающих наяву перед руна в обличье пекари, видят в них своих домашних свиней. По этой причине во сне люди видят этих животных с позиции их духа-хозяина, во владении и под опекой которого они находятся, – то есть домашними свиньями. Важно отметить, что духи – хозяева животных считаются доминирующими видами существ. С их позиции буквальным основанием для метафорического отношения между пекари и домашней свиньей является одомашненность животного (animal-as-domesticate). Буквальное и метафорическое – категории непостоянные. Для хозяев животных то, что мы считаем «природой» (например, «настоящие» лесные звери), таковым не является (ср. Strathern, 1980: 189); пекари – настоящие домашние свиньи. Можно сказать, что с позиции хозяина животных – господствующей и наиболее весомой – сон охотника о свинье является буквальным основанием, а встреча с пекари на следующий день в лесу – метафорой. В Авиле буквальное относится к традиционному толкованию мира, бытующему в определенной сфере. Метафора, напротив, объединяет точки зрения существ, населяющих различные миры. Следовательно, различие между фигурой и фоном (figure and ground) может меняться в зависимости от контекста. Неизменным остается то, что метафора устанавливает различие в перспективе между видами существ, принадлежащих к различным сферам. Метафора связывает точки зрения двух существ, распознавая при этом различие между населяемыми ими мирами, и потому служит эффективным тормозным рычагом, препятствующим размыванию личности руна во время их взаимодействия с другими видами существ.
