Напоенный горячим чаем, Рутгер перестал вздрагивать и тереть руки. Молчал, поглядывал на мастера угрюмо.
– Говори, – буркнул усталый и злой Видаль, склонившись над третьей чашкой чая. – Вон еще варенья бери. И не молчи.
– Ну… – сомневался еще Рутгер. – Ну… а что ты из меня дурака делал?
Видаль даже отвечать не стал – не шутка, так вот напрыгаться между местами, без передышки и впопыхах.
– Ты вот почему у яранги стоял, мерз – а обратно не пошел? – спросил Рутгера.
– Я испугался. Я не понял, как это делается.
– Но сделал. Потому что. А если бы я тебе сразу сказал, что никаких дверей не надо, иди куда хочешь – пошел бы?
– Ну… нет.
– Не поверил бы. А зато теперь, дорогой мой, ты там был, сам – это не забудется. С перепугу, может, сразу не вышло опять перейти, но это с перепугу. Твоя душа теперь знает, как это. Душа не забывает. Ты, главное, выбирай, куда ходить, чтобы, если сразу вернуться не получается… Чтобы можно было подождать. Чтобы ты от этого не умер. Понимаешь?
Рутгер согласно мотнул головой.
– Сам выбирай. Каждый день. И не отлынивай. А то душе оно вспомнится вдруг, да и уйдешь нечаянно куда… И не вернешься. И не найдет тебя никто. Так что лучше ты сам. Не жди, когда оно нагрянет.
– Я понял, – сказал Рутгер.
– С твоими-то замашками… – не смог сразу остановиться Видаль. – Вон лягух каких натворил! А шевелюру себе какую вырастил! А вон стена какая!
– Я понял, – тише и упрямее повторил Рутгер. – А со стеной теперь чего? Поперек дороги же.
– Ну, что-что… Пойдешь да и построишь в стене ворота. Ты же для этого стену возвел. Вот так и выполнишь свое желание и ее предназначение. Правильно будет.
– Угу, – сказал Рутгер. – А как я то место найду?
– Так ты ж его видел. И стена какая – ты же нарочно, чтобы лучше представлять, поярче сделал. Вот как ее представишь, к ней и шагай. Заодно потренируешься.
– Я понял.
– Тьфу ты, – не выдержал Видаль. – Правду Хо говорит, молод я еще учеников заводить. Как же ты меня достал, понятливый такой, а!
Но и после долго не мог успокоиться. Все возился, ворочался под одеялом.
– Мастер, мастер…
– Видалем меня зовут.
– Видаль, слушай… так ведь вот было поле, а стены не было. Только когда я сам ее построил…
– Да.
– И что, все люди так?
– Ну… – протянул Видаль задумчиво. – Не все, наверное.
Рутгер повозился еще под одеялами, почесал живот, щеку.
– А почему все остальные, мастера наши, почему у тебя не научились? Раз так просто?
– Просто ему…
– Но ведь можно же?
– Можно. Не просто, но можно.
– Так почему они у тебя не учатся?
– Ты почему стал учиться?
– Мне надо.
– Ну и вот. Кому надо. Кому не надо. Понял?
– Понял.
– Понятливый… Спи уже, – зевнул Видаль и повернулся на другой бок.
Дело мастера Ао
– Напустил туману… От кого прячешься, мастер?
– От себя.
Ао собрал волосы в жгут, завязал узлом ниже затылка. Длинный седой хвост, уже схваченный сыростью, тяжело лег по спине. Покачал головой:
– От себя… И то, кому еще ты нужен, старик. И себе теперь не нужен.
– Не ворчи, – буркнул Хо.
– Ну это уж слишком. Всю жизнь звать меня ворчуном – чего ты хотел в конце?
– Думаешь, уже конец?
– Почему бы и нет. Сколько можно жить на свете – может, и хватит уже?
– Мы были стариками, когда всё кончилось. Не помолодели, когда все началось. И сейчас мы старики, Ао.
– Ну, не говори. Какие же мы были старики тогда? Вот сейчас – да, другое дело. А тогда… ну, пенсионеры.
– Все равно, Ао, все равно. Люди столько не живут.
– Вот и не надо было. Никто ведь тебя силком не заставлял.
– Молодым хорошо, они жизни не чувствуют – как она утекает миг за мигом, как она заканчивается, едва начавшись. Вот и бродят по ярмаркам, дуют пиво в Суматохе, развлекаются. А жизнь уже к концу идет.
– Да им еще лет-лет до того конца!
– Но к нему все идет. Не вспять. К концу.
– Хо, что с тобой? Ты вдесятеро против первой своей жизни прожил – не надышался еще?
– Разве можно перед смертью надышаться?
– Да у тебя вся жизнь перед смертью!
– А у тебя иначе?
Ао присел к костру, поднял палочку, пошевелил угли. Хо украдкой взглянул на него и тут же отвел глаза.
– Не хочешь ли чаю? – спросил любезно.
– Никак ты меня уже выпроваживаешь?
Хо не ответил.
– Нет, старик, и ты не Лао-цзы, и я тебе не Конфуций, чаю выпью, но уходить не собираюсь.
– Старик… – ядовито откликнулся Хо, когда Ао уже перестал ждать ответа. – Старик! Ты забыл, что я младше тебя на пять лет?
– Пять лет! Пять лет, клянусь лягушкой! – Ао искривил рот, задрожал плечами и наконец, не удержавшись, сложился пополам от смеха, едва не ткнувшись лбом в горячие угли. – Пять! Я ничего не забыл, я помню: пять лет, девять месяцев и три дня. Ты правда думаешь, что это делает тебя молодым? Моложе… после того, как мы прожили столько – столько! – бесконечных лет. Пять!
– В том-то и дело, Ао. В том-то и дело. Не было никаких лет. Не было времени.
– Ну, сколько-то было, – рассудительно заметил Ао. – Год, может, и наберется.
И снова прыснул.
– Иди ты! – разозлился Хо. – Невозможно с тобой говорить.
– А ты разве хотел? Ты вон спрятался сначала, потом выпроваживать меня вздумал. С чего бы это? То сам от себя избавиться хочешь, то жалеешь уходящей жизни. Ступай в Суматоху, сними там квартирку над Ратушной площадью, с видом на море, как ты любил прежде. Ручаюсь, месяца не пройдет, как твой несчастный организм, которому ты не давал умереть столько… в безвременьи… Ручаюсь, через неделю или месяц, ну, через полгода, ибо Суматоха – рай дураков, ты мирно почиешь. Не этого ли ты хочешь?
– Не знаю, не знаю, Ао, я не знаю. Я устал. Я так устал от этой несменяемой вахты…
– Кто ж тебе не давал отдыхать?
– Когда же отдыхать, когда жизни так мало, а потери так велики? Каково это, Ао, потерять весь мир?
– Ты спрашиваешь меня? Не знаю, каково это было тебе. А я просто потерял весь мир. И это не с чем сравнить. Весь мир. Кроме одного человека – и этого мне хватило, чтобы выжить.
