Видаль вдохнул поглубже и зачем-то повторил:
– Чего не делали никогда.
И добавил:
– И у вас получится.
И сжал кулаки.
– Я обещаю.
Он дышал глубоко и часто – и жалел, что здесь не крепкое место, где всякое слово сбывается, потому что не может не сбыться. Но Хо посмотрел на него исподлобья и сказал веселым голосом:
– Если у нас получится, это место станет таким. А откуда, ты думал, берутся крепкие места?
Видаль прислонился спиной к стене. Голова кружилась. В теле словно звенели натянутые струны.
– Но нам придется хорошенько потрудиться, да? – продолжал Хо. – И ты еще сам не знаешь, что нам придется делать, да? Оно хоть стоит того?
Видаль не ответил. Это его дело, а им-то что? Но без них он ничего не сможет, это он знал точно.
– Ладно, я спрашиваю не вообще. Для тебя – оно того стоит?
– Да, – выдохнул Видаль мгновенно, даже не дав договорить. – Да!
– Ну так и говорить нечего, – сказал Мак-Грегор и поднялся на крыльцо – поставить удочки.
– Да, – сказал Видаль, схватив его за рукав. – Ты!
И потащил вниз с крыльца.
– Ао! Можно без дождя теперь?
– Некоторые дела легче начать, чем закончить, – проворчал Ао. – Кажется, сейчас ты начинаешь как раз такое. Дождь, мальчик, останавливается сам. Когда ему хватит. Но я его все же попрошу. Для тебя. Это никак на него не повлияет, но я попрошу.
Видаль повернулся к Мак-Грегору.
– Хэмиш, послушай… Мне нужен мост. Отсюда – дотуда. Понимаешь?
Капли дождя стали реже и медленнее.
Мак-Грегор кивнул, прищурился, глядя в небо. Мэри с криком заметалась вокруг его колен, привставая на задних ногах, пытаясь заглянуть в запрокинутое лицо. Но Мак-Грегор опустился на колено, притянул Мэри к себе, положил руку ей на голову: не бойся.
– Нет, – сказал Мак-Грегор. – Далеко. Не дотяну. Очень, очень далеко. А что же ты сам? Ты ведь ходишь, где хочешь.
– Далеко. Я не знаю, куда. И… страшно мне. Там – ничего… пустота, первородная тьма… Куда угодно – могу. В никуда – не умею.
– А я не дотяну, – опустил глаза Хэмиш. – Слишком длинный мост нужен.
– Слишком длинный, говоришь? – встрепенулся Видаль и встрепенулась птица на шляпе. – Слишком… Хм. Рутгер, дитя мое… А построй-ка ты мне лестницу в небо.
– Куда?
– В небо.
– А там – куда?
– Ты строй, там разберемся. В небо, за небо, пока не упрется… Как упрется – так нам туда и надо.
Рутгер вздохнул, облизал губы, зачем-то оглянулся на Кукунтая, пошире расставил ноги, подышал еще – и снова оглянулся. И Кукунтай вдруг опустил плечи, откинул голову и прикрыл глаза. И подошел к Рутгеру и встал рядом с ним.
И тогда от дома покойного Хейно Кууселы, от самого крыльца, рванулась в небо лестница, каких не бывало – жерди с перекладинами, привязанными лубом, в сучках и занозах, зато – до самого неба. Она поднималась над землей, достигала низких облаков, уходила в них, едва просвечивая, и терялась в их ватной глубине.
– Я не вижу дальше, – обернулся Рутгер. Лестница заколыхалась на ветру.
– Смотри на нее, смотри! – закричал Видаль.
– Да, – откликнулся Рутгер. – Я буду смотреть.
И первым взялся за перекладину и полез наверх.
Видаль придержал Кукунтая.
– Моя очередь. А ты за мной, и держи ее. Нам еще по ней возвращаться.
И еще он сказал:
– Кто хочет – за нами!
Рутгер все лез и лез вверх, споро перебирая руками и ногами, и строил лестницу впереди себя прямо из души, как фонарь испускает луч, пронзающий тьму. Перекладины звенели его восторгом, а он еще успевал кричать, выплескивая обиду:
– Вот я как пригодился! А никто не может, как я! А ты все ругался!.. А я вот!.. А никто!..
И Видаль отвечал ему, задрав голову:
– Да! Ты такое можешь, что больше никто! Только не оглядывайся!
Ветер небытия трепал их волосы, ветер небытия на этой небывалой высоте сорвал шляпу с Видаля – птица едва успела вцепиться когтями в волосы и теперь жалась к затылку, распластав крылья и гневно шипя.
– У каждого свой дар, – кричал Видаль. – У тебя – свой!
– А ты говорил! Большо-ое! Вот!
– Какие ты горы можешь построить, парень, какие! Как никто! Роскошные горы! Только не оглядывайся!
– И леса! И поля! – ликуя, выкрикивал Рутгер. – И море, Видаль, море! От Суматохи до Белого берега, чтобы корабли по нему и люди на кораблях! С парусами! С музыкой!
– Это будет такая музыка! – кричал с ним Видаль. – Лукас напишет ее!
Лестница тряслась и раскачивалась, Видаль чувствовал, что за ним поднимается не один Кукунтай. Но посмотреть вниз он не решался. Там все соберемся, в конце концов – тогда и будет видно, велико ли наше войско.
И они поднимались и поднимались, а небеса все не кончались, но кончались силы, а Тьма была все так же сильна и даже как будто сгущалась. Тонкие волокна белесой мглы потекли в ней, и чем дальше поднимались мастера, тем волокна становились толще и плотнее, соединялись и растворялись друг в друге, и вскоре все заволокло как будто туманом, колышущимся в пустоте.
И Рутгер остановился и обернулся на Видаля, растерянно сказал:
– Я не могу дальше… Ну всё, вот всё уже. Дальше – никак.
– Ну тогда я пошел.
– Ты же не знаешь куда!
– Здесь уже близко. Я чувствую ее. Я – к ней.
Он закрыл глаза и задержал дыхание, с усилием сглотнул – и оттолкнулся от верхней перекладины, и словно прыгнул куда-то вбок, и исчез. Рутгер сильнее вцепился в дрогнувшую от толчка лестницу и повис на ней без сил. Хотелось зажмуриться и ничего не видеть. Кукунтай осторожно пролез прямо к нему и обхватил рукой за плечи. Рутгер оторвал одну руку от слеги и вцепился в короткий мех летней парки.
– Закрой глаза, отдохни. Я здесь, – сказал Кукунтай и прижался к нему.
Так их и нашел Мак-Грегор, обнявшихся посреди мглы и пустоты.
– Вот молодец, – сказал он про Видаля. – И что же нам делать здесь?
– Я могу пойти к нему, – вызвался Рутгер. – Я умею. На самом деле лестница уже крепкая, сама держится. Я все делаю быстро.
– Ты слишком торопишься, – проворчал Мак-Грегор. – Ну, ты к нему пойдешь, а мы? Мы, все мы?
– Это ты слишком торопишься, – сказал Кукунтай. – Здесь недалеко. Можно строить мост.
– Да, я уже все придумал. Я же говорю, я быстрый. Я туда и обратно – и скажу тебе, сколько моста надо и в какую сторону.
