Один покачал головой.
– Признаюсь, я и сам сперва так думал. Но, как известно, все, что увидишь во сне, можно воплотить и в реальной жизни. Пророчеством нам обещаны новые руны, новые боги, новые начала. И я намерен непременно найти эти новые руны, используя любые возможности, какие только этот мир способен мне предоставить.
– Но зачем? – спросил я. – Ведь мы и так живы, мы существуем во плоти!
Один внимательно на меня посмотрел; взгляд его был исполнен терпения.
– Тебе, возможно, такая жизнь нравится, – медленно промолвил он, – но мне она отчего-то не кажется привлекательной. Она дает всего лишь возможность прожить несколько лет в чьем-то чужом теле, которое к тому же более или менее постоянно страдает от боли.
Что ж, я, пожалуй, мог его понять. Тело, в котором сейчас обитал Один, вряд ли было самым комфортабельным из его разнообразных обличий. В воспоминаниях Попрыгуньи я отыскал множество изображений Эвана в детстве, но и ребенком он редко выглядел вполне здоровым – то один глаз у него был закрыт повязкой, то он в очередной раз был прикован к инвалидному креслу, то ходил с какой-то металлической конструкцией на ноге. Фразы типа синдром хронической усталости, или нервное расстройство, или повышенная подвижность суставов грозно кружили над картинами его детства и отрочества, хотя, как мне показалось, даже сама Попрыгунья не очень хорошо понимала смысл этих медицинских терминов. Зато в ее душе отчетливо чувствовалась непреходящая болезненная смесь вины, любви и приглушенной, но незатихающей тревоги за Эвана – казалось, она считала себя в некотором роде за него ответственной.
«Черт побери! Ты когда-нибудь прекратишь рыться в моей памяти?»
– Извини. Виноват.
«Запомни: я вовсе не чувствую себя за него ответственной. Просто он – мой друг. Мы с ним давным-давно вместе, с самого детства».
– А как насчет Стеллы?
Попрыгунья фыркнула: «У Стеллы друзей нет. У Стеллы есть только поклонники».
Что ж, в этом она очень похожа на Фрейю, подумал я и вновь обратился к Эвану, точнее к его «жильцу»:
– Но если в этом мире не существует ни одной действующей руны, то откуда она взялась у Стеллы?
– Отличный вопрос, – кивнул Один. – Для этого могла быть только одна-единственная возможность: Фрейе удалось как-то пережить Рагнарёк и сохранить свою руну неповрежденной.
– Одна-единственная возможность? – изумился я. – Но разве не сама Фрейя тебе об этом рассказала?
– Фрейя всегда была… ну, скажем, немного капризной. Вот почему мне так до сих пор и не удалось вытянуть из нее всю эту историю. Честно говоря, мне вообще никакой истории толком из нее вытянуть не удалось.
И это тоже было очень похоже на Фрейю, непостоянную, кокетливую, мелочную и невероятно тщеславную. У нее с Одином была одна история
[35], от которой Один так никогда и не оправился. Учитывая их сложные отношения, я пришел к выводу, что наш Генерал снова дал слабину. Ну а Фрейя никогда не упускала случая попользоваться собственной властью, и уступчивость Одина, вполне возможно, заставила нашу красотку проявить самые гнусные свои свойства.
– Но как же ей удалось выжить? – спросил я.
На лице Одина появилось задумчивое выражение.
– Когда наступил Рагнарёк и асы пали под натиском яростной тени Сурта, то некоторые из них угодили прямиком в Нифльхейм, а другие, перейдя границу царства Смерти, остались у Хель. До сих пор я считал, что и ванов
[36] постигла та же судьба. Но не так давно пришел к выводу, что ваны, возможно, все же остались живы, но были как бы заморожены и существуют, погруженные в некий летаргический сон, ожидая своего воскрешения.
– То есть прямо как в этой игре? – воскликнул я. – По-моему, ты слишком много играл в «Asgard!».
Один улыбнулся.
– Может, и так. Но даже игра содержит элементы реальности. Попытайся представить себе: а что, если то, о чем я только что говорил, правда? Что, если нам действительно удастся отыскать ванов? Что, если и руны уцелели… а может, даже и Оракул?..
– Оракул? – переспросил я. – А он-то тебе зачем? По-моему, он и так натворил более чем достаточно.
Но Один, сверкнув единственным здоровым глазом, мечтательно промолвил:
– Руны, Капитан. Новые руны…
– Ох, пожалуйста, перестань, – поморщился я. – Это же просто смешно. Даже если бы ты сумел отыскать Оракула, неужели ты думаешь, что он стал бы с нами сотрудничать? Ведь это все ты с ним сотворил – сперва послал его на верную смерть в стан врага, а затем понемногу присваивал его знания, его мудрость, поддерживая жизнь в этой ужасной голове, которая с течением лет становилась все более страшной и уродливой, просто на тот случай, если ей вдруг захочется продекламировать какие-нибудь очередные свои загадочные вирши…
– На самом деле все гораздо сложнее, – возразил Один.
– А разве когда-нибудь бывает просто?
Он лишь усмехнулся и сказал:
– Тебе все-таки нужно самому познакомиться со Стеллой. Давай пойдем туда, а если кто-нибудь спросит, почему ты так поздно явился, можешь сказать, что я опоздал на автобус и тебе пришлось мне помочь.
– Куда пойдем? – не понял я.
– В школу, разумеется. Возьми собаку. И толкай мое кресло.
И мы отправились в школу – Один в теле Эвана, Тор в теле семенящего следом за нами белого песика Твинкла и я в теле Попрыгуньи, которая в глубине души все еще продолжала протестовать и возмущаться. Собственно, как вы, наверное, уже догадались, мы отправились искать себе на голову новых неприятностей.
Глава пятая
Должен сказать, меня отнюдь не вдохновляла перспектива снова увидеть Фрейю. Еще вопрос, какой она окажется в этом мире. Если учесть недавние эксперименты Одина, Тора и Искренне Вашего, то рассчитывать на что-то особо впечатляющее не приходилось. В игре она числилась Принцессой-воительницей.
Я надеялся все же, что звание принцессы окажется некоторым преувеличением. В Попрыгунье, например, воинственности не было ни капли, но я не сомневался: в схватке с какой-нибудь школьной сплетницей она будет на высоте и спуску ей не даст.
То место, которое Попрыгунья называла школой, находилось милях в полутора от дома Эвана. Большой, несколько расползшийся учебный лагерь; строения все из того же бетона; в западной части небольшая рощица; перед домами трава; на востоке полоса черного асфальта. И на этом асфальте собралась целая толпа молодых людей; некоторые стояли и разговаривали, другие прогуливались или бегали. Большинство были моложе Эвана и Попрыгуньи. Кое у кого за плечами висели школьные ранцы. А меня вдруг охватила непонятная грусть, казавшаяся тем более неожиданной, что я понятия не имел, откуда она взялась.
