– Вот как? – спросил с улыбкой Роуэн. – А я – наоборот. Смерть как раз была в моих планах на сегодня. И все шло именно к этому.
Как только улицы вокруг лагуны скрылись под водой, катастрофа значительно ускорилась. Тонущий город этаж за этажом скрывался под бурлящей поверхностью океана. Жнец Кюри, спокойная теперь за Анастасию и Роуэна, быстро поднялась по лестнице на самую высокую башню города, слыша, как позади нее врывающаяся в помещения вода с грохотом ломает рамы и вышибает стекла окон.
Наконец она оказалась на крыше.
Здесь сгрудились десятки людей – они стояли на вертолетной площадке, всматриваясь в небо в надежде на то, что оттуда придет помощь. Никто не хотел умирать – беда пришла так быстро и неожиданно, что привыкнуть к мысли о скорой смерти никто не успел. Посмотрев по сторонам, Кюри заметила, как в бурлящую воду одна за другой погружаются менее высокие башни. Теперь на поверхности оставались лишь семь башен Верховных Жнецов да башня Основателя, уже погрузившаяся в океан на двадцать нижних этажей.
Относительно того, что нужно делать, у Жнеца Кюри вопросов не было. Среди собравшихся на крыше оказались и жнецы. Около десятка. И именно к ним обратилась Жнец Кюри.
– Мы крысы, – спросила она, – или жнецы?
Все одновременно посмотрели на нее и все ее узнали – не узнать Госпожу Смерть было невозможно.
– Как мы оставим этот мир и какую торжественную службу мы сослужим по тем, кто вынужден уйти вместе с нами?
Проговорив это, Жнец Кюри выхватила кинжал и подошла к женщине, стоявшей рядом с ней. Эта женщина могла быть кем угодно. Кюри вонзила лезвие ей под ребро и, глядя в глаза своей жертве, проговорила:
– Успокойся с миром!
Не отводя глаз, женщина отозвалась:
– Благодарю вас, Жнец Кюри.
Кюри тихо опустила бездыханное тело на крышу, и тут же, следом за ней, за дело принялись и другие жнецы. Они работали с таким состраданием к своим жертвам, с такой любовью, что люди тотчас же потянулись к ним, и каждый умолял побыстрее обратить внимание на него или на нее.
Когда на крыше остались лишь жнецы, а море клокотало на расстоянии лишь в несколько этажей, Жнец Кюри сказала:
– Пора и нам.
Она стала свидетелем того, как последние жнецы Стои исполнили седьмую заповедь, прерывая собственную жизнь, а потом, когда никого вокруг не осталось, она обратила свое лезвие на свое собственное сердце. Странно и необычно было видеть кинжал, повернутый в непривычную сторону. Она прожила долгую жизнь. Полную жизнь. О чем-то она сожалела, чем-то гордилась. Теперь ей воздастся за ее первые дела – воздаяние, которого она ждала все эти долгие годы. Это было освобождением. Жаль, что ей не увидеть, как возродится Анастасия, когда со дна океана поднимут стальной куб из Подвала Реликвий. Но Мари должна смириться с тем, что произойдет это уже без нее.
Она вонзила лезвие в собственное сердце и упала за несколько секунд до того, как океан добрался до ее тела. Но она знала, что умрет раньше, чем это произойдет. Оказалось, что кинжал жалит не так больно, как она предполагала, и Жнец Кюри улыбнулась. Это было хорошо. Очень хорошо.
Роуэну и Ситре, заточенным в Подвале Реликвий Прошлого и Грядущего, гибель Стои показалась медленным движением куда-то вниз – спуском на лифте. Магнитное поле, которое поддерживало куб в подвешенном состоянии, смягчило удар о дно, располагавшееся на глубине в две мили. Но, вероятно, сила магнитного поля иссякнет со временем; внутренний куб ляжет на пол куба внешнего, а стальные поверхности, выведя наружу остатки тепла, впустят внутрь холод океанской бездны. Но это случится не сразу.
Роуэн огляделся и заметил роскошные мантии Основателей.
– Эй! А может, переоденемся? Ты станешь Клеопатрой, а я Прометеем?
Он подошел к манекену, на котором была надета фиолетово-золотистая мантия Верховного Лезвия Прометея, и надел ее на себя. Затем взял мантию Клеопатры, сшитую из перьев павлина и шелка. Ситра выскользнула из своей собственной мантии, а Роуэн опустил на ее плечи мантию ее великой предшественницы.
Она была подобна богине. Единственный человек, который мог бы воздать ей должное, – художник эпохи смертных – только они были способны обессмертить красоту мира с гораздо большей страстью и правдивостью, чем ремесленники века бессмертных.
И когда он обнял ее, стало совсем неважно, что происходило за стенами их маленькой, замкнутой вселенной. В эти последние минуты их жизни важным был только момент слияния, когда двое наконец стали единым целым.
Глава 47
Звук и тишина
В ТОТ МОМЕНТ, когда остров Стоя ударился о дно океана, а его стойкое сердце, бившееся двести пятьдесят лет, остановилось; когда свет в склепе, укрывшемся в недрах склепа, погас…
…«Гипероблако» издало крик.
Этот крик начался с воя тревожных гудков. Сперва зазвучали два или три, но затем все больше и больше устройств взревели и вступили в поднявшуюся какофонию. Пожарные сигналы, сирены, оповещающие о торнадо, гудки, звонки и свистки, миллионы и миллионы рожков и труб – все как один исторгали из себя отчаянный, исполненный горя звук.
И это было еще не все!
Ожили все громкоговорители в электронных устройствах, все головные телефоны, все прочие источники звука, созданные современными технологиями, – они разразились истошным криком, звоном, свистом, верещанием; и люди по всему миру упали на колени, прикрывая уши от этого оглушительного рева. Но ярость и горе «Гипероблака» были неутолимы.
Целых десять минут крик «Гипероблака» наполнял мир; он отзывался эхом в Большом Каньоне, сотрясал дрожью ледяные шельфы Антарктики, обрушивал в холодное море огромные айсберги. Крик устремлялся вверх по склонам Эвереста и с корнем вырывал траву на равнинах Серенгети. Не было на Земле существа, которое не слышало бы этот крик.
И когда крик стих и в мир вернулась тишина, все поняли, что мир уже не будет прежним.
– Что это было? – спрашивали друг друга люди. – В чем причина того, что произошло?
Никто не знал. Никто и не мог знать наверняка. Кроме тоновиков. Им было известно, что это было. Известно потому, что они ждали этого всю свою жизнь.
Это был Великий Резонанс.
В монастыре, укрывшемся в маленьком мидмериканском городке, Грейсон Толливер отнял ладони от ушей. Из сада, простиравшегося за его окном, раздавались крики. Толливер выбежал из своей спартанской комнаты. Что-то случилось, и он должен помочь. Вот они, его собратья. Да, они кричат! Но это крики не боли, а восторга и радости.
– Ты слышал, брат? – спросили Толливера. – Разве это не чудо? Разве мы не говорили тебе, что это обязательно произойдет?
Грейсон, все еще слегка оглохший от резонанса, вышел из ворот монастыря и отправился вниз по улице. Там царила паника – но не от самого звука, который их едва не оглушил, а от чего-то еще. Каждый в недоумении смотрел на монитор своего планшета или телефона.
