Все, что Роуэну оставалось сделать – это прийти в бани в униформе служителя и сновать туда-сюда с озабоченным видом. И охрана не обратила на него внимания.
Роуэн осмотрелся, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает. В личной ванной комнате Ксенократа охранников не было – все они остались за закрытой дверью. Следовательно, никто не помешает их тайной беседе.
Роуэн сел на краешек ванны, где запах эвкалипта, пропитывающий пар, был особенно силен, и опустил кончик пальца в горячую воду.
– Вы едва не утонули в бассейне, размеры которого ненамного превышали этот, – сказал Роуэн.
– Как мило с твоей стороны напомнить мне об этом.
Но Роуэн уже приступил к разговору.
– Я хочу обсудить с вами две вещи. Во-первых, у меня есть предложение.
Ксенократ рассмеялся.
– Почему ты решил, что оно меня заинтересует? Жнецы не ведут переговоры с террористами.
Роуэн усмехнулся.
– Перестаньте, ваше превосходительство. О каких террористах вы говорите? Их здесь не было многие сотни лет. Я уборщик, вымывающий грязь из темных углов.
– Твои методы уборки абсолютно незаконны, – заявил Ксенократ.
– Я знаю наверняка, что вы ненавидите этих новых жнецов, поклонников Годдарда, так же сильно, как я.
– Имея с ними дело, нужно использовать дипломатию! – сказал Ксенократ.
– Имея с ними дело, нужно действовать, – покачал головой Роуэн.
И, помолчав, продолжил:
– И то, что вы пытаетесь меня найти, совсем не означает вашего желания меня остановить. Вас раздражает сам факт того, что вы не можете меня поймать.
Несколько мгновений Ксенократ молчал. Потом спросил голосом, полным ненависти:
– И чего же ты хочешь?
– Очень простых вещей, – ответил Роуэн. – Я хочу, чтобы вы перестали искать меня и все усилия направили на поиски того, кто пытается убить Жнеца Анастасию. Тогда я прекращу свои «ужасные деяния». По крайней мере в Мидмерике.
Ксенократ глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Все не так плохо, и просьба была вполне выполнима.
– Ты должен знать, – сказал он, – что мы вывели из твоего дела нашего лучшего, нашего единственного следователя, и направили его на поиски тех, кто покушался на Жнеца Анастасию и Жнеца Кюри.
– Жнеца Константина?
– Да. Поэтому не волнуйся, мы делаем все, что можем. Я совсем не хочу терять двух своих лучших жнецов. Каждая из них стоит десятка тех, кого ты «выметаешь» из грязных углов.
– Я рад слышать то, то вы сказали, – кивнул Роуэн.
– Я ничего не говорил, – усмехнулся Ксенократ. – И я буду отрицать любые выдвинутые против меня обвинения.
– Не волнуйтесь, – успокоил его Роуэн. – Как я и сказал, вы мне не враг.
– Ну что, тогда мы закончили? – спросил Ксенократ. – И я могу вернуться к процедуре омовения?
– Еще один вопрос, – сказал Роуэн. – Я хочу знать, кто лишил жизни моего отца.
Ксенократ повернулся и внимательно посмотрел на юношу. Что за взгляд мелькнул в его глазах, искаженных гневом и негодованием. Неужели взгляд сочувствия? Роуэн не мог понять – искренен ли этот взгляд или нет. Даже без мантии этот грузный человек был многократно обернут в такое количество невидимых покровов, что совершенно невозможно было определить, когда он откровенен.
Но Ксенократ действительно был искренен.
– Да, я слышал об этом, и мне очень жаль.
– Неужели?
– Я бы сказал, что это – прямое нарушение второй заповеди, поскольку в основании этого акта жатвы лежит явное предубеждение. Но если принять во внимание то, как относится к тебе сообщество жнецов, я не думаю, что кто-то станет обвинять Жнеца Брамса.
– Вы сказали – Брамса?
– Да, Брамса, этого лишенного души и ничем не примечательного болвана. Вероятно, он считал, что, оборвав жизнь твоего отца, он прославится. Пусть и скандально. Но, если ты хочешь знать мое мнение, от этого он стал выглядеть еще глупее.
Роуэн промолчал. Ксенократ и не подозревал, какой сильный удар был нанесен Роуэну. Сильный и острый, будто ножевой укол.
Ксенократ внимательно наблюдал за Роуэном, пытаясь понять, что происходит у того в душе. И небезуспешно.
– Я вижу, ты готов нарушить свое обещание и покончить с Брамсом. Будь тогда любезен, подожди Нового года и дай мне возможность насладиться покоем, пока не кончатся Старинные праздники.
Роуэн же был так потрясен тем, что сообщил ему Ксенократ, что, казалось, утратил способность говорить. Для Ксенократа это был идеальный момент перехватить инициативу – пока Роуэн плохо соображал, что к чему. Но вместо этого Высокое Лезвие сказал:
– Сейчас тебе бы лучше уйти.
Наконец, Роуэн пришел в себя.
– Вот как? Чтобы вы вызвали охрану, как только я выйду из ванной?
Ксенократ отмахнулся:
– А какой смысл? Они тебе не противники. Ты перережешь им глотки, проткнешь сердца, и придется везти их в ближайший восстановительный центр. Лучше проскользни под их бесполезными носами так, как вошел сюда, и обойдемся без лишних хлопот.
Но Роуэн знал, что Высокое Лезвие так просто не сдается. Поэтому Роуэн решил спровоцировать Ксенократа, чтобы выведать, что у того на уме.
– Какое это для вас разочарование – иметь шанс схватить меня и не воспользоваться им, – сказал он.
– Мое разочарование будет недолгим, – ответил Ксенократ. – В ближайшее время ты перестанешь быть моей головной болью.
– Перестану? Но каким образом и почему?
Но Высокое Лезвие не стал ничего объяснять. Он допил коктейль и протянул Роуэну пустой стакан.
– Поставь на барную стойку, пожалуйста. И скажи этим болванам, чтобы принесли еще.
Люди часто спрашивают меня, какая из стоящих передо мной задач кажется мне самой неприятной. Я всегда отвечаю правдиво.
Худшая часть моей работы – это всевозможные замены и компенсации.
Довольно редко мне приходится заменять элементы памяти в поврежденном человеческом сознании. Если исходить из текущих цифр, только один человек из девятисот тридцати тысяч шестисот восьмидесяти четырех нуждается в подобной замене. Лучше было бы, если бы необходимости в этом не возникало, но человеческий мозг далек от совершенства. Опыт и память могут вступить в конфликт, формируя когнитивный диссонанс и нанося, таким образом, вред человеческому сознанию. Большинство людей даже представить себе не могут силу страдания, которое способен породить этот конфликт. Он вызывает неодолимую злобу, провоцируя антиобщественное поведение, с различными формами которого современное человечество давно справилось. Для тех, кто страдает от этих отклонений, пока не создано в достаточном количестве психотропных наночастиц, способных помочь их беде.
