– Как тебя зовут? – спросила Ситра.
– Брат Маклауд, – ответил тот.
Так и есть, подумала Ситра. Все тоновики кому-нибудь – братья и сестры.
– Прости меня, брат Маклауд, – сказала она. – Я решила, что ты пришел со злом.
– То, что тоновики против жнецов, не означает, что мы желаем вам зла, – сказал парень. – Мы хотим просветить вас, как и всех прочих людей. Вас – даже больше, чем кого бы то ни было.
Он взглянул на свою распухшую руку и вновь застонал.
– Все не так плохо, – покачала головой Ситра. – Твои восстанавливающие наночастицы…
Но раненый покачал головой.
– Ты хочешь сказать, что удалил и восстанавливающие? А разве это законно?
– К сожалению, да, – произнесла Мари, возвращаясь со льдом. – Люди имеют право на страдание, как это ни странно с современной точки зрения.
Она отнесла ведерко со льдом на кухню, чтобы приготовить повязку.
– Могу я вас кое о чем спросить? – произнес тоновик. – Если вы – жнецы, и находитесь над законом, почему вы на меня напали? Чего вы боитесь?
– Это слишком сложно, – ответила Ситра, совсем не желая вдаваться в детали интриги, в которую они были вовлечены.
– А должно быть просто, – покачал головой тоновик. – Вам нужно отказаться от работы жнеца и примкнуть к нам.
Ситра едва не рассмеялась. Даже страдая от боли, он не мог свернуть со своей дорожки.
– Однажды я была в монастыре тоновиков, – призналась она.
Похоже, это ему понравилось – настолько, что отвлекло от боли.
– Он вам пел?
Он имел в виду камертон.
– Я ударила по камертону, стоящему на алтаре, – сказала она. – А еще там пахло грязной водой.
– Эта вода полна болезнями, которые когда-то убивали людей, – сказал парень. – Так я слышал. И когда-нибудь эти болезни вновь будут убивать.
– Я искренне сомневаюсь в этом, – произнесла Мари, вернувшаяся с плоским пластиковым пакетом, наполненным льдом.
– Не сомневаюсь, что вы сомневаетесь, – отозвался тоновик.
Неодобрительно хмыкнув, Мари присела рядом с ним и приложила пакет со льдом к его распухшему предплечью. Он скривился от боли, а Ситра помогла Мари закрепить пакет.
Тоновик несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь примириться одновременно с болью и с холодом, а потом сказал:
– Я принадлежу к здешнему ордену тоновиков. Вам неплохо бы навестить нас. Что называется, обменяемся любезностями.
– А ты не боишься, что мы прервем твою жизнь? – не без издевки усмехнулась Мари.
– Вероятно, он этого не боится, – сказала Ситра. – Тоновики смерти не боятся.
Но брат Маклауд поправил ее:
– Смерти мы боимся. Но мы принимаем ее как необходимость и поднимаемся над нашим страхом.
Мари встала.
– Вы, тоновики, притворяетесь мудрецами, – сказала она с явным раздражением в голосе. – Но вся ваша система верований сфабрикована. Ее составляют обломки и осколки разных религий эпохи смертных, причем не лучшего сорта. Вы взяли их и самым топорным образом сшили в некое подобие пестрого лоскутного одеяла. Ваша вера кажется чем-то осмысленным только вам самим, и никому больше.
– Мари! Я уже сломала ему руку, – вмешалась Ситра. – Нет смысла его еще и оскорблять.
Но Мари было уже не остановить.
– Разве ты не знаешь, Анастасия, что существует около сотни вариантов этого культа? И все они тоновики, но у всех разные правила. Они до драки готовы спорить, какая нота более божественна – соль-диез или ля-бемоль, а также не могут решить, кто является их божеством – «Великая Вибрация» или «Великий Резонанс». Они вырезают себе языки, Анастасия! Выкалывают глаза!
– Но это только экстремисты, – вмешался в монолог Мари брат Маклауд. – Большинство же совсем не такие. Во всяком случае, мой орден. Мы – Локрийцы. Самое радикальное, на что мы пошли, – это удаление наночастиц.
– Можем ли мы, по крайней мере, вызвать скорую помощь, чтобы отвезти тебя в восстановительный центр?
И вновь брат Маклауд покачал головой.
– У нас в монастыре есть врач. Он обо мне позаботится, наложит на руку гипсовую повязку.
– Что?
– Это древний медицинский ритуал вуду, – пояснила Мари. – Они оборачивали перелом повязкой, смоченной в гипсовом растворе, и носили так месяцами.
Она подошла к шкафу, достала деревянную вешалку и переломила ее надвое.
– Вот, – сказала она, – сделаем тебе шину.
И, обернувшись к Ситре, объяснила:
– Еще один ритуал вуду.
Мари разорвала на лоскуты наволочку и привязала отломанную половину вешалки к руке тоновика, чтобы зафиксировать место перелома; затем, воспользовавшись оставшимися лоскутами, привязала к руке пакет со льдом.
Брат Маклауд встал и, собравшись уходить, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Мари остановила его.
– Если ты скажешь: «Да пребудет с вами Великий Камертон во веки веков», я сломаю о тебя вторую половину вешалки, – сказала она.
Брат Маклауд вздохнул и, скривившись от боли, поправил руку, после чего проговорил:
– Тоновики так не говорят. Они говорят: «Резонируйте истинным резонансом».
Говоря это, он заглянул в глаза обеим жнецам. Едва он пересек порог номера, как Мари захлопнула за ним дверь.
Ситра удивленно взглянула на нее.
– Я никогда не видела, чтобы вы так относились к людям, – сказала она. – Почему вы были с ним так нетерпеливы?
Она хотела сказать «жестоки», но удержалась.
Мари отвела глаза, как будто застыдившись своего поступка.
– Мне не нравятся тоновики, – сказала она.
– Они не нравились и Жнецу Годдарду.
Мари резким взглядом буквально выстрелила в Ситру. Ситра даже подумала, что Мари прикрикнет на нее. Но та сказала негромко:
– Вероятно, это единственный пункт, по которому мы быть едины во мнении. Разница же в том, что я уважаю их право на существование, вне зависимости от того, нравятся ли они мне или нет.
И это было правдой. Потому что за все время, что они провели вместе, Мари ни разу не лишала жизни тоновика – в отличие от Жнеца Годдарда, попытавшегося уничтожить целый монастырь в тот самый день, когда его и его приспешников прикончил Роуэн.
В дверь вновь постучали, и они обе вскочили на ноги; но на этот раз явилась горничная, которую они ожидали. Сев за обед, Мари взглянула на брошюру, оставленную тоновиком, и усмехнулась.
– Откройся резонансам этого мира, – с ироничной ухмылкой произнесла она. – Есть только одно место, которое резонирует с этой чепухой.
