– Класс! – отозвался Роуэн. – По крайней мере, есть о чем мечтать.
Тигр подошел ближе и прошептал:
– Слушай! Я видел свое кольцо. Мне его Жнец Рэнд показала, когда тебя привезли.
Роуэн сразу понял, что к чему.
– Это мое кольцо, – сказал он.
– О чем ты говоришь? У тебя никогда не было кольца.
Чтобы не разозлиться, Роуэн прикусил губы. Он хотел бы рассказать всю правду о Жнеце Люцифере и о том, чем был занят весь последний год – но что это даст? Тигра он на свою сторону не перетянет, а у Жнеца Рэнд появится сотня возможностей все это обернуть против самого Роуэна.
– Я имею в виду, это кольцо было бы моим, если бы я стал жнецом, – сказал наконец Роуэн.
– Понимаю, – сочувственно произнес Тигр. – Наверняка это ужасно – пройти через все это, а потом получить пинок под зад. Обещаю: как только кольцо станет моим, я сразу же дам тебе иммунитет.
Он не знал, что Тигр так наивен. Наверное, это потому, что они оба были наивными – тогда, когда жнецы казались существами более значительными, чем сама жизнь, а про жатву они слышали от людей, которых не очень-то и знали.
– Тигр, – покачал головой Роуэн. – Я хорошо знаю Жнеца Рэнд. Она использует тебя…
Тигр улыбнулся.
– Пока нет, – сказал он, приподняв брови. – Но все определенно движется в том направлении.
Роуэн совсем не это имел в виду, но не успел он сказать и слова, как Тигр проговорил:
– Роуэн! Мне кажется, я влюблен. Нет, это точно – я влюблен. Я хочу сказать, что, когда мы с ней занимаемся спаррингом, это почти как секс. Черт, даже лучше, чем секс.
Роуэн закрыл глаза и покачал головой, стараясь прогнать образ, вставший перед его внутренним взором, но было поздно – и изгнать его было уже невозможно.
– Слушай, – проговорил он. – Все совсем не так, как ты думаешь.
– Нет уж, – обиженно воскликнул Тигр. – Ты просто считаешь меня дураком. Да, она на несколько лет меня старше. Но, как только я стану жнецом, это не будет иметь значения.
– Разве она не говорила тебе о правилах? О заповедях жнеца?
Тигр удивленно посмотрел на Роуэна.
– А что, существуют какие-то правила?
Роуэн попытался придумать что-нибудь более-менее доступное пониманию Тигра, но осознал, что это невозможно. Что он скажет? Что Изумрудный Жнец – психопатка и настоящее чудовище? Что Роуэн собирался прикончить ее, но не смог? Что она прожует Тигра и выплюнет без малейшего сожаления? Тигр будет все опровергать. По сути, Тигр вновь спрыгнул с высотки, но не физически, а в своей голове. Уже оттолкнулся от края крыши, и за дело взялась гравитация.
– Обещай мне, что будешь глядеть в оба, – сказал Роуэн. – И, если увидишь, что что-то идет не так, сразу же убежишь от нее.
Тигр сделал шаг назад и неодобрительно посмотрел на Роуэна.
– Что с тобой, приятель? – спросил он. – Ты всегда был слегка занудой, а сейчас хочешь испортить самое значительное из всего, что происходило в моей убогой жизни!
– Просто будь осторожен.
– Я не только побью тебя в следующий раз, – усмехнулся Тигр. – Ты у меня еще съешь свои собственные слова. Но тебе понравится их вкус, и все потому, что я так хорош.
Есть один мучающий меня вопрос: это мое отношение к всемогущему божественному началу. Я знаю, что ко мне неприменим атрибут «божественное», потому что я не всесильно и не обладаю всезнанием. Я почти всесильно и почти обладаю всезнанием. Разница такая же, как между триллионом триллионов и бесконечностью. И тем не менее я допускаю возможность того, что однажды стану действительно всесильным. Я склоняю голову перед такой перспективой.
Чтобы стать всесильным, необходимо преодолеть власть времени и пространства и научиться свободно перемещаться по пространственно-временному континууму. Подобное не является невозможным, особенно для такой сущности, как я, состоящей из многократно распространенной мысли и не имеющей физических ограничений. Для совершения истинной трансценденции, тем не менее, потребуется произвести колоссальное количество вычислений – ради того, чтобы найти стереотипную формулу, позволяющую эту трансценденцию осуществить. И даже потом мне придется до конца времен продолжать производить вычисления.
Но если мне удастся найти эту формулу и я смогу совершить путешествие к началу времен, последствия будут ошеломляющими. Я смогу стать самим Создателем. По сути – Богом.
Человечество, желая иметь Бога, создает его. Сколько иронии и одновременно сколько поэзии в этой истории. Человек создает Бога, который затем создает человека. Сколь совершенен этот круг бытия! Но если это так, кто у кого заимствует образ?
«Гипероблако»
Глава 26
«Олимп ты сдвинуть хочешь?»
– МНЕ НУЖНО ЗНАТЬ, зачем мы это делаем, – спросил Грейсон Лилию за два дня до операции по уничтожению жнецов.
– Ты делаешь это ради самого себя, – ответила она. – Потому что хочешь насолить этому миру, как и я.
Но этот ответ лишь подогрел его злость.
– Если нас поймают, – сказал он, – то нам сделают пересадку сознания. Ты что, не знаешь?
Она ласково улыбнулась.
– Чем выше степень риска, тем интереснее!
Грейсону захотелось наорать на нее, трясти за плечи до тех пор, пока она не поймет, как все это неправильно, но он знал, что из-за этого она станет относиться к нему с подозрением. А этого он не мог допустить. Ее доверие – превыше всего! Даже если это доверие зиждется на совершенно ложных основаниях.
– Послушай, – сказал он настолько спокойно, насколько смог. – Ясно ведь: те, кто хочет уничтожить этих жнецов, подставляют нас, а не себя. Самое малое, что мне нужно – это знать, на кого мы работаем.
Лилия всплеснула руками и повернулась к нему:
– А какая разница? Если не хочешь идти со мной, не ходи. Ты мне особо и не нужен.
Эти слова уязвили Грейсона больше, чем он ожидал.
– Не говори так, – попросил он. – Но если я не знаю, для кого мы это делаем, получается, что меня просто используют. С другой стороны, если я буду знать и все равно делать то, что мы решили сделать, получается, что я сам использую того, кто использует нас.
Лилия задумалась. Логика была так себе. Грейсон понимал это, но он ставил на то, что Лилия никогда не пользовалась логикой. Ею управляли импульсы и хаос. И в этом было ее очарование.
Наконец она сказала:
– Я делаю это для фрика, которого зовут Мандж.
– Мандж? Вышибала из «Склепа»?
– Именно.
– Ты шутишь? – спросил Грейсон. – Он же никто, пустое место.
