– Это неофициальный ритуал, восходящий к старым добрым временам, – однажды сказала ей Жнец Кюри. – Самые суровые и воздержанные из жнецов трижды в году отдают дань обжорству, причем без всяких угрызений совести.
Мари привлекла внимание Анастасии к стоящим то тут, то там группам жнецов. Нигде расслоение на фракции не было столь очевидным, как в ротонде. От стоящих отдельно новых жнецов исходил ощущаемый почти физически дух вызывающего эгоцентризма – совершенно отличный от атмосферы сдержанного самоуважения, в которой купалась остальная часть сообщества.
– Все мы высокомерны, – сказала однажды Мари. – Но, в конце концов, нас и избрали потому, что мы самые умные и достойные. А потому самое лучшее, что мы можем себе позволить – это быть скромными в нашем высокомерии и высокомерными в нашей скромности.
Анастасия вошла в толпу и, удивленная, остановилась. Как много жнецов стали украшать свои мантии драгоценными камнями в честь Годдарда, своего святого и мученика! Камни, благодаря ему, стали символом новой генерации жнецов.
Когда Ситра в качестве ученика впервые явилась на конклав, среди членов сообщества было гораздо больше независимых жнецов, которые не ассоциировали себя ни с той, ни с другой фракцией. Теперь их становилось все меньше и меньше, так как разделяющая старых и новых жнецов граница превратилась в глубокую трещину, способную поглотить тех, кто не принял ничью сторону. Ситра ужаснулась: даже Досточтимый Жнец Неру добавил аметисты к своей оловянно-серой мантии.
– Вольта был моим учеником, – объяснил он. – Когда он присоединился к новым жнецам, я воспринял это как личное оскорбление… Но потом, когда он умер во время пожара в монастыре тоновиков, я понял, что многим обязан ему, например – своим свободомыслием. И теперь я нахожу удовольствие в жатве. Самое удивительное, что теперь я не воспринимаю ее как нечто ужасное.
Анастасия слишком уважала почтенного жнеца, чтобы высказывать свое мнение, но Мари не стала держать язык за зубами.
– Я знаю, что вы любили Вольту, – сказала она. – Но горе не может быть оправданием безнравственности.
Неру, выпучив глаза, не смог проговорить ни слова, на что Жнец Кюри и рассчитывала.
Они, закусывая, стояли среди жнецов, разделявших их убеждения, и все жнецы громко сожалели о том, куда катится сообщество.
– Нам не следовало позволять им называть себя «новыми жнецами», – говорил Жнец Мандела. – В том, что они делают, нет ничего нового. К тому же называть тех, кто придерживается идеалов Основателей, «старой гвардией» – это означает унижать их. Мы гораздо более прогрессивны в своих идеях, чем те, кто служит лишь самым примитивным своим инстинктам.
– Как вы можете говорить такое, проглотив целый фунт креветок, Нельсон? – не без сарказма спросил Жнец Твен.
Стоящие вокруг засмеялись, но Манделу это нисколько не смутило.
– Пиры, которые мы устраиваем на конклавах, предназначаются для тех, чья жизнь – суровое самоотречение, – сказал он. – Это есть некая форма компенсации. Но они не значат ничего для тех, кто никогда и ни от чего не отрекается.
– Перемены хороши, когда ведут к увеличению количества добра, – сказала Жнец Кюри. – Но новые жнецы стремятся не к этому.
– Мы обязаны продолжить борьбу, Мари, – воскликнула Жнец Меир. – Поддерживать и развивать добродетели, на которых всегда зижделось сообщество. Высокие этические стандарты – вот наша опора. Осуществляя жатву, мы обязаны руководствоваться мудростью и состраданием, ибо мудрость и сострадание есть основа нашего бытия. И мы не можем с легкостью относиться к делу жатвы. Для нас это бремя, а не удовольствие. Привилегия, а не приятное времяпрепровождение.
– Отлично сказано! – согласился Жнец Твен. – Я надеюсь, что добродетель одержит верх над эгоизмом новых жнецов.
Но затем он лукаво посмотрел на Жнеца Меир и сказал с усмешкой:
– Похоже, Голда, вы готовы побороться за должность Высокого Лезвия?
Жнец Меир весело рассмеялась:
– Это не та работа, которой я жажду.
– Но вы же слышали, о чем говорят тут и там, верно? – спросил Твен.
Жнец Меир пожала плечами:
– Люди любят поболтать. Пусть сплетничают те из жнецов, кто еще не совершил ни одного разворота. Что до меня, я слишком давно живу, чтобы участвовать в распространении пустых слухов.
Анастасия повернулась к Жнецу Кюри.
– Какие такие слухи? – спросила она.
Жнец Кюри состроила ироническую гримаску.
– Каждые пару лет распространяются слухи, будто Ксенократ покидает пост Высокого Лезвия. Но, поскольку с должностью он не расстается, я думаю, что эти слухи он распускает сам, чтобы оставаться в центре внимания.
Прислушавшись к тому, о чем говорили в других группах жнецов, Анастасия пришла к выводу, что Ксенократ в этом деле вполне преуспел. Там, где не обсуждали Жнеца Люцифера, говорили про Ксенократа: будто бы тот самого себя подверг жатве, будто бы завел ребенка, а потом совершил трагическую ошибку при очередном развороте, установив новый возраст на уровне трех лет. Слухи росли и множились, но никто не обращал внимания на то, насколько они нелепы. В общем, жнецы развлекались как могли.
Анастасия, пребывая во власти свойственного всем жнецам высокомерия, ожидала разговоров о покушениях на нее и Мари, но была разочарована – о них не говорил почти никто.
– Слышал, что вы скрываетесь, – обратился к ней Жнец Секвойя. – Это все дела Жнеца Люцифера?
– Вовсе нет! – ответила Анастасия – чуть жестче, чем требовала ситуация. Мари вмешалась, чтобы не допустить более серьезных последствий.
– Это была просто банда фриков, – сказала она. – Из-за них мы жили жизнью кочевников, пока Константин их не обезвредил.
– Ну, я рад, что все разрешилось, – сказал Жнец Секвойя, отвернувшись к столам с кальмарами.
– Разрешилось? – с сомнением в голосе переспросила Анастасия. – Мы даже не знаем, кто стоит за покушениями.
– Да, – вполголоса проговорила Мари. – Но, кто бы это ни был, он наверняка здесь, в ротонде. Поэтому будет лучше, если мы станем изображать беспечность.
О том, что за покушениями стоит жнец, им сообщил Константин, который теперь работал в этом направлении. Анастасия оглядела ротонду. Не заметить Константина было непросто – его темно-красная мантия выделялась даже на общем пестром фоне и, к счастью, драгоценных камней на ней не было. Константин по-прежнему придерживался нейтралитета, чего бы это ему ни стоило.
– Я рада, что вам вернули ваши глаза, – сказала, подойдя к нему, Анастасия.
– Светочувствительность избыточна, – отозвался тот. – Нужно подрегулировать.
– Новые зацепки есть? – поинтересовалась она.
– Нет, – честно признался Константин. – Но я надеюсь, кое-что всплывет на конклаве. Настроим как следует обоняние. Заговор всегда дурно пахнет.
