Гнев Жнеца Кюри несколько поутих. Она задумалась.
– Вы думаете, что это был Ницше? – спросила она.
– Вряд ли, – ответил Константин. – Он из новых, но он не радикал. Большинство новых жнецов любят гнуть закон в свою сторону, но ломать его они не рискуют. Ницше – из таких.
– Кто же тогда?
У Константина не было ответа на этот вопрос. Но он сказал:
– То, что вас номинировали первой, дает нам преимущество. Посмотрим, как на это будут реагировать. Может быть, кто-то себя и выдаст.
– А если бы Константин вас не выдвинул, это бы сделал я, – сказал подошедший Жнец Мандела.
– И я, – вырос сбоку от Мари Жнец Твен.
– Видите! – сказал Константин с удовлетворенной улыбкой. – Ваше выдвижение было решенным делом. Я просто хотел показать, что это – стратегический выбор.
– Но я не хочу быть Высоким Лезвием! Я благополучно избегала этой роли всю свою жизнь.
Мари повернулась к Жнецу Меир, которая, стоя неподалеку, прислушивалась к разговору.
– Голда! – позвала ее Жнец Кюри. – А почему не вы? Вы всегда точно знали, как мотивировать людей на благие поступки. Вы были бы роскошным Высоким Лезвием.
Жнец Меир замахала руками.
– Ради всего святого, только не это! – воскликнула она. – Я дружу со словами, но не с толпами. А из того, что моя Покровительница была сильным лидером, совершенно не следует, что я на нее похожа. Я с радостью писала бы вам речи, но это все, на что я способна.
Лицо Жнеца Кюри, столь непроницаемое все это время, теперь демонстрировало почти отчаяние, совершенно ей не свойственное.
– Поступки, что я совершала в прошлом, все то, за что люди ценят меня, совершенно не соответствует посту Высокого Лезвия!
В ответ на это Жнец Константин засмеялся.
– Мари! – сказал он. – Если бы о нас судили по тем поступкам, о которых мы сожалеем, ни один человек не был бы достоин даже полы подметать. Вы – наиболее подготовленная из нас, и пора бы вам признать это.
* * *
Волнение, охватившее участников конклава, не помешало их аппетиту. Наоборот, ланч они уплетали как никогда жадно.
Анастасия прогуливалась по ротонде, пытаясь определить температуру конклава. Новые жнецы жужжали, выстраивая схемы и формируя коалиции; но так же вела себя и старая гвардия. Конклав обречен был продолжаться до того момента, пока кто-нибудь не будет избран на пост Высокого Лезвия – жнецы слишком хорошо выучили уроки политических волнений эпохи смертных. Лучше сразу же покончить с выборами, пока все не стало еще хуже, чем было до этого.
– Он не соберет нужного числа голосов, – говорили про Ницше. – Даже те, кто его поддерживает, делают это потому, что нет лучшей кандидатуры.
– Если Кюри победит, – сказал Жнец Моррисон, которого Анастасии не удалось избежать, – ты будешь назначена ее помощником. А это – должность с большими полномочиями.
– Я голосую за нее, – произнесла Жнец Йамагучи, все еще сияющая от удовольствия, полученного во время утреннего заседания, когда ее похвалили за жнеческое искусство. – Как Высокое Лезвие она будет гораздо лучше Ксенократа.
– Я об этом слышал, – вмешался в разговор сам Ксенократ, внезапно появившийся среди беседующих, подобно золотому дирижаблю. Жнец Йамагучи застыла в ужасе, но Ксенократ был весел и доволен.
– Не волнуйтесь! – со смехом сказал он. – Теперь вам придется стараться произвести впечатление отнюдь не на меня.
Ксенократ буквально светился радостью от того, что смог сообщить жнецам о своем новом назначении.
– Как же нам теперь звать вас, ваше превосходительство? – спросил Моррисон, с чуть излишней почтительностью.
– Как Верховного Жнеца, вы обязаны звать меня вашим сверхпревосходительством, – ответил Ксенократ, не скрывая своего удовольствия, словно ребенок, который пришел домой в конце семестра и продемонстрировал табель с отличными отметками. Наверное, сплетники все-таки были правы, и Ксенократ действительно превратился в дитя.
– Вы уже поговорили с Константином? – спросила Анастасия, и это немного остудило воодушевление Ксенократа.
– Я несколько отдалил от себя Константина, если вам интересно, – сказал он Анастасии словно бы лично, но так, чтобы слышали все. – Я уверен, он хочет обсудить с вами последнюю информацию о вашем старом друге Роуэне Дэмише. Мне же это неинтересно – это забота уже нового Высокого Лезвия.
Упоминание имени Роуэна прозвучало как удар, но Анастасия и виду не подала.
– Вам следует поговорить с Константином, – сказала она. – Это крайне важно.
И, чтобы разговор действительно произошел, она кивнула Константину, который тотчас же подошел к ним.
– Ваше превосходительство, – спросил Константин, – мне нужно знать, кто сообщил вам о вашем назначении.
Ксенократ был явно оскорблен.
– Никто, естественно. Назначение Верховного Жнеца – секретная информация.
– Да, но, быть может, кто-нибудь узнал или услышал об этом случайно?
Ксенократ помедлил с ответом, и все поняли, что он чего-то недоговаривает.
– Да нет, никто.
Константин молчал, ожидая, что Ксенократ все-таки вспомнит.
– Новость пришла во время званого обеда, – сказал наконец Ксенократ.
Высокое Лезвие был знаменит своими зваными обедами. Всегда в узком кругу – только он да еще два-три жнеца. Преломить хлеб с Высоким Лезвием считалось честью, а Ксенократ, как искусный дипломат, всегда приглашал жнецов, которые ненавидели друг друга, таким образом стараясь либо наладить дружеские отношения, либо сформировать альянсы. Иногда у него получалось, иногда – нет.
– И кто был с вами? – настаивал Константин.
– Я принял звонок из соседней комнаты.
– Да, но все-таки?
– У меня обедали двое – Твен и Брамс.
Анастасия отлично знала Жнеца Твена. Он декларировал свою независимость, хотя по принципиальным вопросам был всегда солидарен со старой гвардией. Брамса же она знала только по разговорам.
– Его посвятили в жнецы в Год Улитки, – сказала как-то Мари. – В самую точку, потому что, куда бы он ни пошел, всегда оставляет за собой след слизи.
С другой стороны, Брамс казался вполне безопасным. Жаждущий успеха, но ленивый жнец, который выполняет свою работу – и больше ничего. Вряд ли такой тип может быть организатором покушения.
Перед самым концом перерыва Анастасия подошла к Жнецу Брамсу, зависшему над столом с десертом. Она хотела определить его симпатии и связи.
– Не знаю, как вы справляетесь, – сказала она, – но на конклавах десерт в меня уже не помещается.
– Фокус в том, чтобы есть медленно, – отозвался Брамс. – Со скоростью пудинга, как говорила моя мать.
