О! Призраки веков протекших,
Фантомы рыцарей, Ягелл,
Зачем восстали для насмешки
Из ваших дедовских могил?
В век просвещенья и прогресса,
Дорог железных и машин
Турниры вздумали средь леса
Давать без всяких нам причин!
[513]В своей обреченной на поражение борьбе против России поляки не гнушаются никакими средствами, они неблагодарны, коварны, лицемерны, лживы
[514]. «Иезуитская двуличность, вкрадчивость и вероломство» – вот, по мнению Д. Милютина, «отличительные черты польского характера, которые особенно антипатичны для нас, русских»
[515]. «Поляки крайне старательно протираются во все ткани русского общества, они очень цепко – почти с еврейской жадностью – захватывают общественные и казенные должности <…>, – рисует пугающую картину М.О. Меньшиков. – Целые ведомства притом столь важные, как путей сообщения, финансов, внутренних дел и пр., наводнены поляками. <….> Поляки-чиновники бойко говорят по-русски, носят русские мундиры и ордена, кричат, когда надо, “ура” и прикладываются даже к руке православного священника, но между собою и дома они говорят по-польски, детей воспитывают по-польски, читают польские газеты и книги – совершенно как иностранцы, живущие временно в России»
[516]. А главное, по мнению Меньшикова, поляки занимаются тайным вредительством: «Гибельная их роль в подготовке Цусимы, в постройке негодных пушек и лафетов для кораблей слишком памятна. <…> Громадные железнодорожные линии коренной России в руках поляков и всеобщая железнодорожная забастовка 1905 г., проделанная главным образом польскими инженерами, прошла для них безнаказанно. Один из превосходительных польских инженеров пытался – и чуть было не успел – разобщить маньчжурскую армию с Россией…»
[517] В качестве доказательства польского коварства националистические публицисты и даже государственные деятели ссылались на так называемый «Польский катехизис», якобы подлинную памятку польского патриота с указаниями, как и чем вредить России
[518]. С легкой руки Каткова они искали в русском революционном движении и даже в крестьянских волнениях следы «польской интриги»
[519].
В предельно сгущенном образе польское двуличие обрисовано, например, в «Наставлении русского своему сыну перед отправлением его на службу в Юго-Западные русские области» («Вестник Западной России», 1865 г.): «Поляки и полякующие <…> обладают неподражаемым искусством ослеплять своей лестию <…> лиц, стоящих на высших степенях администрации. Поэтому в продолжение твоей службы берегись всемерно поляков и полякующих, служащих в одном с тобою ведомстве, вкравшихся своим угодничеством и лестию в доверие твоих начальников – тем более что такие поляки и полякующие, приблизившись к высшим степеням управления, обыкновенно выведывают государственные тайны, сообщают их темными путями врагам России, даже передают в самых верных копиях иностранным журналистам тайные правительственные постановления, а для отклонения от себя подозрения в столь подлой измене отечеству, помрачив прежде злословием и клеветами пред начальством талантливых и ревностных русских чиновников, – на них наводят подозрение в этой измене. В обращении с поляками и полякующими опытное благоразумие требует сдержанности во всех отношениях: оно внушает не входить с ними в искренние связи, не верить им даже тогда, когда они пред русскими бранят своих братий. Как ласкательство, лесть и мнимая их откровенность, так и порицание ими своих соотичей, не более как искусство выведать от русских задушевные тайны, похожие на обольщения, коими блудница Далила выведала от Самсона тайну непреодолимой его силы телесной»
[520]. Коварство и ложь – пороки, преимущественно приписываемые слабому полу, и потому образ «блудницы Далилы» прямиком ведет автора «Наставления…» к теме «обольстительных полячек»: «…с женою полькою ты поселишь в твоем доме ад. Прежде всего, посредством угождения твоему вкусу, твоим склонностям и увлечениям, жена полячка овладеет тобою до того, что ты пристрастишься к ней до безумия, затем, экзальтированная ксендзами до фанатизма, подстрекаемая и руководимая ими в деле пропаганды, не даст тебе ни минуты покоя, усиливаясь совратить тебя с пути чести, веры и долга, умертвить в тебе веру и чистые истины православного учения церкви, сделать тебя равнодушным, индифферентным к нему, и постепенно, всеми женскими хитростями доведет тебя не только до проступков, упущений и пристрастий по службе, но даже до лихоимства и измены государственным интересам. Она будет шпионкою всех твоих действий, всех порученностей, возлагаемых на тебя начальством, будет передавать об этом сведения ксендзам и своим соотичам – тайным врагам России. Если пойдут у тебя дети, то жена полячка то насмешками над одеждою православных священников и над обрядами, то конфектами и лакомствами, то гневом и бранью, то прельщениями и хитростью будет стараться совратить детей твоих в иезуитский папизм, поселить в них ненависть против православной церкви и всего русского и сделает их если не явными, то тайными папистами»
[521]. Здесь в утрированном виде выражено повсеместно распространенное (как среди русских, так и среди поляков) убеждение, что именно женщины являются главной нравственной силой «полонизма»
[522].
