Явившись на место событий, полковник с удовлетворением отметил, что присутствие духа еще не покинуло его подчиненных. Глядя на то, как поручик Ожаровский разворачивает поперек набережной у 18-й линии два пулемета, а его солдаты спешно возводят баррикаду из всего, что попадет под руку в казармах, Ходнев приказал ввести в действие последние резервы и снять солдат со всех постов в казармах полка, где это вообще возможно.
Толпа приближалась, выкрикивая лозунги и проклятия. Вот из-за спин идущих впереди в сторону солдат прозвучали первые выстрелы.
По знаку полковника Ожаровский отдал короткую команду, и один из пулеметов дал короткую очередь поверх голов.
Толпа испуганно попятилась, и стало видно, как задние начинают рассасываться по соседним улицам. Памятуя, во что превращается бегущая в панике толпа, Ходнев приказал не стрелять и дать демонстрантам уйти от казарм.
Глядя вслед уходящим, полковник понимал, что это лишь отсрочка и они обречены…
Окрестности Могилева.
27 февраля (12 марта) 1917 года
Пока мы беседовали, солдаты Мостовского поставили на дорогу сани. За санями билась в конвульсиях Рыжуха Тихона. Тот причитал и гладил свою лошадку, а один из солдат что-то горячо втолковывал крестьянину. В конце концов Тихон кивнул и, погладив лошадь в последний раз, отвернулся. Раздался выстрел, и все затихло.
Я повернулся к Горшкову и тихо спросил:
– Георгий Георгиевич, вы при себе имеете деньги заплатить Тихону за лошадь и сани? Я потом отдам.
Тот с удивлением посмотрел на меня и, кивнув, пошел общаться с крестьянином. Через пять минут заметно повеселевший Тихон при помощи солдат прятал в лесу сани.
– Вот прохиндей! – Летчик аж задохнулся. – Уверял меня, что все сломано и придется покупать новые, а вот поди ж ты – прячет. Явно собирается их забрать, купив лошадь в Могилеве!
– Тихон!
– Здесь я, барин!
Тихон подскочил, как будто ожидал вызова. Я оглядел его с ног до головы и усмехнулся. Такой нигде не пропадет и своей выгоды не упустит. Вон как разжился деньжатами за этот вечер. И лошадку новую купит. А может, и не одну.
– Так что, Тихон, до города далеко?
Тихон помолчал, прикидывая, пару раз оглянулся, а затем изрек авторитетно так:
– Думаю я, что, значится, версты две с гаком.
– Пешком дойдем?
– Пешими-то? Почему б не дойти пешими-то? Волки не сунутся более, да и у нас прибавка-то вышла.
Горшков фыркнул. Тихон степенно повернулся к нему и глянул так… снисходительно.
Через несколько минут мы двинулись по ночному тракту в сторону Могилева. Если верить прикидкам Тихона, то я рассчитывал дойти до города где-то за час-полтора, учитывая ночь, снег и мало ли что.
– Ваше императорское высочество, разрешите обратиться!
Оборачиваюсь. Мостовский поравнялся со мной и козырнул. Киваю.
– Обращайтесь, штабс-капитан.
– Вы сведущи в дворцовых порядках. Подскажите, как попасть на аудиенцию к государю в Могилеве?
С удивлением его рассматриваю.
– К государю? Лично? Штабс-капитану? Перед самым отъездом государя из Ставки? Право, не знаю, чем вам помочь! Вас не пустят даже к царскому поезду.
– Государь уезжает? – Мостовский явно растерялся.
– Да. Такие предположения есть.
– Плохо.
Мостовский долго шел молча, а затем спросил:
– А если не секрет, вы с государем будете встречаться сегодня?
Я хмыкнул. Сегодня положительно мне везет на наглецов! Один Тихон чего стоит. Вон идет, морда аж светится от самодовольства. Ощущение такое, что положи ему еще рубликов сто, и он своей физиономией будет нам путь освещать, словно прожектор локомотива.
Штабс-капитан ждал.
– А позвольте спросить, чем вызван такой неподдельный интерес простого офицера к распорядку дня и встречам государя императора? Уж не шпион ли вы, дорогой Александр Петрович? Откуда я знаю ваши намерения?
Мостовский безнадежно махнул рукой.
– Могу дать слово чести, ваше императорское высочество, я не шпион. Просто мне нужно увидеть государя и срочно передать ему кое-что.
Я не знал, смеяться мне или плакать. Слово чести, что я не шпион! Забавно. Как говорится, забавно, если не сказать больше. Хотя что я знаю о понятиях этого времени о чести? И может ли шпион в эти годы вот так разбрасываться клятвами? Прадед, в глубине моего сознания, почему-то ему верил. Но говорят, прадед был вообще легко внушаемым человеком.
– Хорошо, штабс-капитан, я вам, допустим, верю. Но помилуйте, что это меняет? В Могилев вы идете и так. В город патруль вас пропустит. А вот на военную платформу, где стоит поезд императора, вас никто не допустит все равно. С собой же вас, штабс-капитан Мостовский, я провести решительно не смогу, равно как и передавать какие-то предметы государю я не буду. Хотя бы из соображений элементарной безопасности государя. Тем более что вы отказываетесь сообщить мне о сути вашего дела.
Мостовский помолчал. Затем нехотя проговорил:
– Простите, ваше императорское высочество, но…
Я пожал плечами.
– Дело ваше, Александр Петрович, дело ваше.
Мы шли несколько минут молча, затем я все же задал мучивший меня вопрос:
– А скажите, Александр Петрович, а есть ли у вас брат – полковник Мостовский?
Офицер как-то не так посмотрел на меня, но ответил четко:
– Так точно, ваше императорское высочество! Целых два брата – Николай и Василий, и оба полковники.
– Два брата, – повторил я, – это замечательно. А не доводится ли вам родственницей Ольга Кирилловна Мостовская?
После секундной паузы штабс-капитан медленно кивнул.
– Так точно. Это моя невестка.
– Да, тесен мир.
А вот такие совпадения бывают? Ну, и для полной ясности:
– А сын у нее есть?
Мостовский недобро помолчал, но субординация взяла верх.
– Так точно, ваше императорское высочество! Сын есть, звать Михаилом. Семи лет от роду.
Я тихо повторил:
– Сын есть, звать Михаилом. Семи лет от роду. А я не знал…
И что мне с этим всем теперь делать?
Петроград. Васильевский остров.
27 февраля (12 марта) 1917 года
– Господин полковник, лейб-гвардии Преображенского запасного полка подпоручик Скосырский к вам с депешей от полковника Кутепова.
– Проси.
Ходнев встал из-за стола, прервав свои почти бесплодные попытки дозвониться до кого бы то ни было – барышни-телефонистки отказывались соединять с военными или государственными абонентами, либо соединяя со всякими «революционными» абонентами типа Таврического дворца, либо просто игнорируя все просьбы и угрозы.
