Нельзя ждать, пока самозваные вожди революции продадут завоевания народа приспешникам царя. Нужно действовать. Действовать самим и действовать со всей решительностью, невзирая на чьи-то мнения или на придуманную угнетателями мораль. Полное и поголовное уничтожение всех угнетателей – вот настоящая мораль революции!
Поэтому действовать, действовать и действовать!
То, что получилось у его товарищей в Царском Селе, которые добились отречения Николая Второго, захватив августейшую семью, Кирпичников собирался повторить здесь, в Гатчине, с семьей уже нового императора. И пусть графиня Брасова лишь графиня, а отнюдь не императрица, а сын императора никак не цесаревич, но Тимофей был абсолютно уверен в успехе – разве они не жена и не сын новому царю? Получится у них, непременно получится. Вот только, в отличие от товарищей в Царском Селе, он никого живым отпускать не планировал. В идеале нужно выманить сюда Михаила и расстрелять его вместе с семьей. Прямо здесь, у трона.
Михаила Второго он ненавидел, пожалуй, даже больше, чем всех предателей дела революции, вместе взятых. Ведь, по мнению Кирпичникова, именно новый император своими обещаниями подло обманул народ, который вдруг решил в массе своей прекратить борьбу за счастье трудового народа, за их собственное счастье! Опять проклятый царизм обманом будет пить кровь из трудящихся, опять эти ненавистные прожигатели жизни будут жить в роскоши, в то время, когда народ голодает, опять новый Романов усядется на русский трон и будет царствовать, царствовать, царствовать…
– Ненавижу, – прошептал Кирпичников, – всех вас ненавижу…
И он хотел получить известие об отречении Михаила, сидя на троне кровопийцы-царя Павла Петровича, который и построил этот дворец на награбленные у простого народа деньги. Это будет символично – он, простой солдат революции, получает от униженных и раздавленных сатрапов известие о полной капитуляции царизма, попирая царский трон! Именно для этого символического жеста он и настоял на том, чтобы перейти с заложниками из их жилых комнат в центральную часть дворца, в саму тронную залу. Первый солдат революции сидя на троне принимает отречение императора и расстреливает у подножия трона всю семью последнего русского царя вместе с ним – именно такое великое действие положит начало строительству нового справедливого мира!
Но, к сожалению, не все его боевые товарищи настолько твердо прониклись идеями настоящей народной революции. Гнусные ростки сомнений и контрреволюции поселились в их сердцах еще в Петрограде, и Тимофею стоило больших трудов уговорить их вместо захвата вокзала Гатчины, куда они и были направлены, захватить Гатчинский дворец. Его товарищи не соглашались, мотивируя это тем, что нет никакого смысла погибать за морганатическую семью одного из великих князей, который не находится при власти и никаких решений не принимает. Однако после сообщений об успехе товарищей в Царском Селе и о том, что Михаил теперь новый царь, Кирпичников смог убедить товарищей провести акцию.
И вот, блестяще проведенный захват и ожидаемый триумф народной революции теперь под угрозой. Нет, Тимофей не верил в то, что сатрапы царизма отдадут приказ на штурм, но его беспокоил настрой подельников. Он видел, как колеблются его соратники. Они явно не были уверены в правильности своих действий, и их душевное смятение явно росло. Его товарищи явно предпочли бы проводить экспроприации и расстрелы всякой сволочи где-нибудь в более безопасном и менее охраняемом месте.
– Ох, подвел ты нас под монастырь. Ох, подвел! – Пажетных уже привычно причитал и косился на Кирпичникова. – И как мы уйдем отсюда теперь?
Тот брезгливо окинул взглядом Пажетных и сплюнул.
– Мы отсюда выйдем героями. Он вынужден будет отречься, а вся эта публика, – Тимофей указал на оцепившие дворец войска, – не тронут нас после этого. Мы их своей волей и своей решимостью просто раздавим. Да и вообще – дворец огромен, комнат в нем – тыщи, да и парк вокруг, все оцепить у них не получится. Нет у них столько войск. Где-нибудь найдем щель. Или прикинемся ранеными, тут же госпиталь великий князюшка устроил, кость народу, кровь на фронтах проливающему, решил бросить, добреньким казаться! Ничего, прольем мы еще и их кровушку, ох прольем…
Гатчина. 28 февраля (13 марта) 1917 года
Я смотрел в бинокль на окна малой тронной залы и чувствовал, как дрожат мои руки, держащие оптику. Известие о захвате буквально подкосило меня. Ни в каких моих расчетах не учитывалась возможность захвата графини Брасовой и Георгия.
И как мне их вызволять теперь? У меня нет спецназа, и здесь не кино. Штурм исключается, а на требования террористов о моем отречении я согласиться никак не могу. Слишком многое было на кону, да и не был я уверен, что даже если я отрекусь, то их обязательно отпустят. Тем более что, по утверждениям Кованько, многие из захватчиков либо пьяны, либо находятся под наркотическим действием марафета. А значит, ожидать от них можно чего угодно. Особенно если предположить, что там собралась идейная публика. Такие и на смерть пойдут. Сами пойдут и с собой прихватят.
Все ожидали моего решения, а у меня его не было. Пусть дворец оцеплен, пусть солдаты отделили то крыло Гатчинского дворца, в котором с начала войны располагался госпиталь для раненых, пусть прислуга удалена, пусть подходы и выходы из тронной залы надежно блокированы, но что это меняет? Что можно сделать в ситуации, когда в тронной зале полтора десятка террористов и у них два заложника под прицелом? А у меня нет не то что спецназа, но и даже завалящего снайпера!
Солдаты в оцеплении не обучены действиям в такой ситуации, а потому они сами представляли нешуточную угрозу, ведь от них можно было ожидать любой глупости или непрофессионализма. Да, сюда бы спецназ…
Гатчина. 28 февраля (13 марта) 1917 года
– Эй, господа-товарищи!
Все обернулись к двери, откуда донесся крик, усиленный рупором.
– Чего тебе? – крикнул Кирпичников в щель приоткрытой двери, прячась за косяком.
– Император гарантирует прощение и свободу всем, если вы выпустите заложников! Убирайтесь на все четыре стороны отсюда!
Тимофей заметил, как его подельники после этих слов зашептались, и поспешил ответить.
– Что он может гарантировать? Он вообще в Орше! Потом скажет, что он ничего нам не обещал! Пусть прибудет сюда и лично нам прогарантирует!
Кирпичников победно посмотрел на товарищей и заявил:
– Ему ехать сюда несколько дней, так что ничего у них не выйдет. Их гарантиям верить нельзя, а самого царя здесь нет.
Он подошел к сидящим на полу заложникам и наклонился к графине Брасовой и сообщил с ласковой издевкой:
– Так что придется вашему папочке перестать быть царем. Поцарствовал, и хорош. Теперь народ будет править.
Тимофей приблизил свое лицо к лицу графини, и та с отвращением отвернулась, ощутив вонь из его рта. Кирпичников схватил ее за щеки и повернул к себе. Георгий бросился на защиту матери, но главарь захватчиков отбросил его небрежным жестом. Мальчик поднялся с пола, вновь кинулся к Тимофею, но тот поймал мальчика за шиворот и держал его на расстоянии вытянутой руки.
