— Уна не права. Но я не продал бы тебя.
— Почему? — задала резонный вопрос Асвейг. — Зачем я тебе? Зачем ты меня мучаешь?
— Разве я тебя мучаю? — ушел он от прямого ответа, сложив руки на груди. Девушка потупилась.
— Нет, но… Ты же сам все понимаешь, — промолчала, болезненно морщась. — Так зашить?
— Да, надо бы, — кивнул Ингольв и протянул ей рубаху.
Девушка наконец свернула покрывало, взяла ее и положила сверху
— И с этим могу помочь, — указала взглядом на разбитую бровь. — Если надо.
Не спросила, откуда ссадины, не усмехнулась злорадно. Словно все, что было связано с Ингольвом, для нее было всего лишь работой, рутинной, но которую надо выполнять.
Он сел на ближайшую лавку.
— Помоги.
Асвейг быстро набрала в миску нагретой на огне воды, достала чистых тряпиц из запасов, о существовании которых в своем доме Ингольв даже не подозревал. Мелькнула странная и забавная мысль, что вот, она не только жизни его хозяйка, но и жилья. Рабыня и хозяйка.
От ее точных и аккуратных прикосновений тут же стало легче. Успокоилась боль, и Ингольв даже пригляделся к девушке внимательнее: не нашептывает ли тайком какие заклинания. Но она молчала, только прятала глаза и сжимала бледные губы, будто смущаясь того, в каком виде он сейчас перед ней сидит.
— Сбывается пророчество вельвы, — непонятно зачем проговорил Ингольв. — Все сбывается.
— Пророчества вельв туманны, их можно толковать по-разному. И человек сам это делает, когда в жизни случается что-то… — Асвейг осеклась.
— Наверное, ты права. Но ее пророчество было не таким уж туманным. Не так много у меня друзей. Не так много раз мне в жизни суждено умирать.
— Ты знал о своей смерти и все равно пошел на Гокстад? — девушка слишком сильно ткнула тряпицей в ссадину, и Инголье шикнул.
— Я не мог не пойти. Не мог стерпеть.
— Вы, мужчины и воины, так легко распоряжаетесь чужими жизнями. Так же легко, как относитесь к своим, — в голосе Асвейг прорезалось раздражение.
Она порывисто встала, отворачиваясь.Это, верно, был самый длинный их разговор за эти долгие месяцы.
Ингольв схватил ее за руку — удержать. Зачем? И сам не знал. Тут же отпустил, предчувствуя очередное сопротивление. Асвейг ненавидела, когда он касался ее, будто это причиняло ей боль.
— Я не буду извиняться ни за что. Таковы наши судьбы. И должно было, видно, случиться так, что твоя связана с моей.
— Что-то еще прикажешь, хозяин? — выделив последнее слово, процедила девушка.
— Не пытайся меня злить, — спокойно парировал Ингольв. — Сегодня тебе не удастся переплюнуть в этом Эйнара.
Ехидное выражение тут же сошло с лица Асвейг.
— Твой отец совершил много зла. Почему ты не веришь, что он мог совершить и это?
— Потому что я его сын. И мне кровью положено быть на его стороне и блюсти его честь.
— Это положено ручному волку. Каким он тебя сделал. Говорят, даже его законные сыновья сомневаются…
— Лучше замолчи сейчас, Асвейг, — оборвал ее Ингольв, вставая. — Помни, кто ты и кто я.
Девушка отшатнулась, глянув снизу вверх.
— Я не помню, кто я, — тихо пробормотала она. — Но знаю, что могу обратить тебя в прах, Ингольв Радвальдссон.
— Обрати, чего ждешь так долго? — он почувствовал лихой прилив азарта.
Она первый раз заговорила о своих способностях. Да не просто заговорила, а начала угрожать. А ведь за это время он уже поверил, что девушка не знает о своей над ним власти. Получается, ошибался? Или она ляпнула наобум?
Ингольв шагнул к Асвейг — та отступила еще. Но позади уже обдавал жаром разгоревшийся очаг. Подсветил ярко ее тонкую фигурку, скрытую простым мешковатым платьем. Вспыхнули огненные завитки волос вокруг ее головы. Кольнуло в боку чужими растерянностью и страхом. Там, где остались, верно, навсегда, вырезанные руны — хоть с кожей их сдирай. Асвейг попыталась обогнуть очаг, но не успела.
Ингольв взял ее за плечи, притянул к себе. Девушка впилась ногтями в его грудь, пытаясь отстраниться. С того самого дня после попойки в честь завершившегося похода на Гокстад он ни разу не пытался затащить Асвейг в постель. Он не боролся с желанием, не превозмогал себя самого: других рабынь от случая к случаю было достаточно. А сейчас остро захотел ее близости. И ее злости. Второго, пожалуй, даже больше.
Асвейг замерла в напряженном ожидании, отчаявшись освободиться. Ее грудь часто вздымалась, а взгляд туманился, но вовсе не вожделением — об этом и думать было смешно. Она снова раскалялась, как головня.
— Что с тобой происходит? — шепнул Ингольв, склоняясь к ней. — Кто ты, Асвейг?
— Я сама хочу это знать.
Она опустила руки, больше не сопротивляясь. Рабыне не положено противиться желанию хозяина. Но дело было, знать, вовсе не в проснувшейся вдруг покорности. Она будто бы переставала быть здесь.
Ингольв усадил ее на лавку и отпустил. Девушка несколько мгновений приходила в себя, успокаиваясь. А после провела ладонью по влажному лбу, убирая растрепавшиеся пряди.
— Я могу идти, хозяин? Или ты желаешь продолжить?
Нет, все же она обладает великим умением его гневить. Хотя чего ожидать? Благодарности за то, что сделал невольницей, когда она просила свободы?
— Иди.
Девушка подхватила покрывало, которое, верно, забрала, чтобы просушить после зимы, рубаху и почти бегом вышла. Ингольв глубоко вдохнул и выдохнул, с удивлением осознавая, что ведь и правда — пока держал ее в руках и смотрел на нее, внутри разрослось горячее желание. Первый раз такое. Теперь попробуй сбросить: до конца дня, небось, потряхивать будет. Вот сейчас драка с Эйнаром пришлась бы кстати.
От воспоминания о стычке с другом, теперь, видно, бывшим, снова стало не по себе. Ингольв подумал было пойти в длинный дом, поговорить с отцом накануне поединка, но решил, что сейчас тот, скорей всего, в скверном расположении духа и не склонен к болтовне. А потому он просто накинул рубаху и плащ и спустился к воде. Зашел на борт «Змея волн», остановился у края кормы и посмотрел туда, где за туманом был сокрыт остров Непельхольм.
Он должен выйти вместо отца, но тот не позволит: для него это обвинение в слабости. И вдруг захотелось узнать, что напророчила вельва Радвальду. Знает ли он, что ждет его на поединке и чем все завершится?
Норны знают наверняка. А завтра это станет известно всем, кто живет в Скодубрюнне.
Утро выдалось туманным, как и вечер накануне. Сизые облака закрывали небо, но солнце чуть пробивалось сквозь них, придавая всему вокруг призрачный вид. Но еще не успел проснуться весь двор, а Инголье вернуться с разминки, как налетел ветер, небо очистилось, и неповоротливый туман окрасился рыжим, слоено волосы Асвейг заревом.
