Но взгляд никак не хотел задерживаться на изящном золотом цветке, а сползал на лицо Асвейг, все покрытое бледными веснушками. Ее ресницы мелко подрагивали, а между ними как будто поблескивали слезы. На шее и плечах уже проступали багровые следы от рук Эйнара. И если бы можно было бы убить его еще раз, Ингольв сделал бы это. Растрепанные пряди цвета осеннего леса разметались по подушке, влажные на висках от пота. Искусанные губы приоткрылись, выпуская тихий вздох. Ингольв не сразу и заметил, как впиваются острые лепестки подвески в его крепко стиснутую ладонь. Очнувшись, он выронил амулет.
Встал, собираясь уходить. Но Асвейг вдруг открыла глаза. Мутно и растерянно девушка посмотрела на него, а после медленно сглотнула, словно это причиняло ей муку. Ингольв взял стоящую рядом кружку с водой и подал ей, продолжая внимательно оглядывать. Наконец она напилась и вновь откинулась на свернутое под головой покрывало. Вперилась в свод крыши, словно никого рядом с ней и не было.
— Ты помнишь, что случилось? — на всякий случай поинтересовался Ингольв.
Асвейг покосилась на него и едва заметно кивнула, по-прежнему храня молчание. И ему вдруг стало совестно за вопрос, ответ на который очевиден — как такое забудешь? Но девушка казалась совершенно спокойной: ни тебе рыданий, ни причитаний о пережитом страхе и боли.
— Ты не дал мне убить его, — низко, будто не своим голосом проговорила она и вновь села. Провела ладонями по плечам, словно пыталась согреться. — Я чувствую его в себе.
Она поежилась, стиснула пальцы, обхватив себя руками. И стало понятно, что она имеет в виду совсем не то, что можно было подумать.
— Тебя саму после убили бы, узнай, что ты ведьма. Поэтому я убил его первым.
— Я не ведьма! — едва не крикнула Асвейг, но быстро замолчала, ничего к сказанному не добавив.
— А кто же ты? — Ингольв шагнул к ней, и девушка заметно отшатнулась. — Я видел и это свечение, и то, как Эйнар потерял силы, что даже не мог сопротивляться и защитить себя.
— Это неподвластно мне, — уже тише возразила Асвейг. — Он снял амулет, и я не смогла сдержаться.
— Ты понимаешь, что будет, если кто-то еще узнает? — более мягко проговорил Ингольв, усмиряя первый гнев. — Они не поймут, не станут тебя выслушивать, как я. А просто казнят. Никому в доме не нужна рабыня, которая может легко убить хозяина одним прикосновением. А может, и не касаясь вовсе.
— Я все понимаю, и я хотела бы научиться владеть… — она закрыла лицо ладонью и вдруг расплакалась.
Ингольв собрался было что-то сказать, но не нашелся, что. Беспомощно оглянувшись, будто кто-то тотчас мог бы прийти ему на подмогу, он вздохнул и медленно сел рядом. Накрыл лежащую на колене ладонь Асвейг своей и сжал осторожно. Девушка вздрогнула и посмотрела на него сквозь пелену слез.
— Я постараюсь помочь, — внезапно севшим голосом шепнул Инголье. — Как ни мало сейчас могу, но я попытаюсь.
— Я знаю, — всхлипнула Асвейг. — Ты хочешь жить. И если бы я могла, я освободила бы тебя. Но я не знаю, как.
Ингольв усмехнулся и посмотрел на маленькую ладошку девушки в своей. Она вновь опустила голову, пытаясь смахнуть так и льющие ручьем слезы. И он вдруг, сам от себя не ожидая притянул ее к себе, позволяя уткнуться в плечо.
— Я хотел бы прийти раньше, Асвейг.
Она замерла, перестав плакать. Ингольв провел ладонью по ее спине, успокаивая. Не как рабыню, а как девушку, которая, верно, первый раз по-настоящему нуждалась в его защите, а он опоздал.
Тихие шаги у двери заставили Асвейг и Ингольва встрепенуться и разомкнуть объятия, которые дарили необъяснимое душевное тепло. Мрачно глядя на них, в хижине уже стоял Гагар. И, лишь мгновение посмотрев на него, можно было понять, что он сам был бы не прочь свернуть шею Эйнару, а после и самому Ингольву. Первому за то, что сделал с Асвейг, а второму за то, что сидел сейчас так близко к его обожаемой хозяйке. Ведь она по-прежнему была его хозяйкой, хоть и потеряла свободу.
— Прости, Асвейг, я не углядел, — неожиданно выдал трелль.
— Мы все не углядели, — Ингольв встал, отпуская руку девушки, которую еще продолжал держать. — Возможно, меня не будет в поместье уже завтра. И постарайся, чтобы с ней ближайшие дни ничего не случилось. Тогда ты получишь свободу.
Гагар не спросил, как, просто кивнул, и можно было не сомневаться, что теперь он будет ходить за Асвейг по пятам. Он будет бит брути за безделье, но не отпустит ее ни на шаг. Надолго его не хватит, но и этого времени будет достаточно, чтобы придумать, что теперь делать.
А прежде нужно поговорить с Фадиром, признать свою вину перед Альвином Белобородым и всеми людьми, чтобы ни у кого не было повода назвать его нидингом и трусом.
Ингольв отправился в длинный дом. Там, верно, теперь уже все знают, что стряслось ночью. Но пока никто не отправил за ним стражу, а значит, еще ждут, что он придет сам.
Хоть и рассвело, а последние отголоски пира еще не совсем стихли во дворе. Самые стойкие сидели за столами, довольствуясь тем, что еще на них осталось. Кто-то уснул прямо на месте, но большинство давно уже разошлись. И весь день было бы тихо в поместье, если бы не весть, что уже скоро снова всколыхнет весь двор. Ингольв зашел в длинный дом и вовсе не удивился, увидев, что все уже собрались там: и Мерд с Альвином Белобородым, и вялый после сонного отвара Хакон с Фадиром. Тут же захотелось выложить им все от начала и до конца. Чтобы воительнице тоже пришлось паршиво — неверную жену, что наставила рога мужу в первую же ночь, никогда не снискать уважения ни у супруга, ни у самой последней рабыни. Но сейчас не время для мелкой мести за причиненную Асвейг боль. К тому же, если он расскажет, что жена нового конунга вместо того, чтобы быть с мужем на брачном ложе, сбежала к нему, станет только хуже. А сейчас лучше лишнего не болтать. Только о том, что случилось с Эйнаром.
— Признаться, я надеялся, что ты сбежишь, словно трусливый пес, — прорычал Альвин, поднимаясь на ноги. — Тогда я мог бы отправить за тобой погоню и убить под каким-нибудь кустом за то, что ты сделал с моим сыном.
Ингольв ничуть не впечатлился его угрозой. Ярлу положено сейчас негодовать и потрясать кулаками.
— Я поступил с твоим сыном так, как он того заслужил, — ровным голосом возразил он.
— Кабы каждого хирдманна убивали за то, что он спит с рабыней против ее воли, — оскалился Фадир. — Но, верно, это стало для тебя достаточным поводом.
Ингольв развел руками, вовсе не собираясь каяться, клоня голову к полу.
— Теперь придется собирать тинг, чтобы решить твою судьбу, — откинув со лба волосы, вздохнул Хакон. — Эх, я уж и правда поверил, что ты станешь воином моего хирда. Но нрав взял свое.
Он покачал головой, словно и правда сожалел об этом. Не об убитом брате жены, а о том, что в его дружине не станет сильного воина. Да и верно, чего ему печалиться о том, кого он не знал раньше? К тому же о том, кто нрав имел не самый покладистый и очернен был слухами едва ли меньше самого Ингольва. Другое дело, что о нем болтали большей частью правду.
