— Какая же сильная кровь, — прошептала волхва чужим голосом, восхищённо, почти касаясь его шеи губами. И вдруг ткнулась лбом ему в плечо. — Теперь я попробую…
— Что? — Медведь упёрся подбородком ей в макушку.
— Дом твой очистить, — она подняла к нему лицо. — Сегодня для того самое лучшее время. А ты пока питья мне приготовь тёплого. Я как выйду, мне понадобится.
— Ты же сказала, я помогать тебе должен, — он улыбнулся через силу.
По спине скользила тонкая дорожка пота. Да и лоб холодило от испарины на нём. Надо же, как будто бежал куда долго, а теперь остановился.
— Ты помог.
Она оттолкнула его слегка, и Медведь повиновался — вышел, еле передвигая слегка подрагивающие ноги. Он как будто перестал замечать течение времени, всё прислушиваясь к тому, что происходит за плотной занавесью, в почти полной темноте хоромины, что и нарушалась только единственной лучиной, огонёк которой метался светлым пятном сквозь тканину. Иногда Медведь слышал голос Веданы, ровное бормотание заговоров или обращения к богам. Но стоило в него вслушаться, как оно начинало сливаться с голосом расходящейся за окном непогоды, что находила, кажется, любую щель, чтобы бросить по избе тонкую ниточку холода. И волоски поднимались по телу от чувства странного, будто Медведь понимает то, что говорит Ведана. Может, глубинами души, что ещё хранила память пращуров. Может, одним только неистовым желанием её понять — но голос волхвы словно подрагивал на неких струнах, что были натянуты по всему телу до опасного напряжения. И больше Медведь ничего не ощущал: всё терялось за остротой этой, за мягким звучанием Веданы, которое было почти неслышным, но разносилось по всей избе, до самых её дальних уголков.
Но в какой-то миг всё стихло. Медведь прислушался, выпрямив спину, стиснув пальцами край стола, за которым сидел в ожидании, не ощущая ни усталости, ни голода, хоть с самого утра ничего не ел, а день уж докатился по краю окоёма до вечера.
— Ведана? — позвал он, не зная, можно ли ему вмешиваться в течение некого неведомого ему обряда. Но что-то разрывало его горло, вынуждая нарушить молчание. — Всё хорошо? Ведана!
Он встал, едва не опрокинув кувшин, из которого и собирался напиться, да так и не стал. Подошёл к занавеси, и только хотел откинуть её, чтобы заглянуть, как ткань сама взметнулась. И Ведана шагнула навстречу. Почти ударилась о его грудь, как птица. Он обхватил её за плечи — одно оказалось оголённым. Опустил взгляд — ворот порван и сполз наискось, будто волхва сама его рванула. А может, кто-то другой: ведь что происходило в клетушке, за плотной тканой преградой, он не знал. Только голос слышал, то жутковатый, то пленительный. Ведана попыталась поймать дрожащими пальцами обрывки рубах, которые едва прикрывали грудь, но промахнулась, мазнула ладонью мимо. И подняла взгляд на Медведя — такой глубокий и тёмный, что усомниться можно, что Яви она сейчас принадлежит. И какие дали Забвения поглотили её: надолго или на миг один — неведомо.
— Что я могу сделать? — Медведь склонился к её лицу в тонкой, тающей уже испарине.
— Пить дай, — едва пошевелила она губами.
И вцепилась в рубаху его на груди, явственно оседая тяжестью ему в руки. Пришлось скорее до лавки её довести и сунуть в ладони кружку с горячим питьём. И сколько ни пытался Медведь поймать её взгляд, а никак не мог: он то блуждал от угла до угла, то останавливался холодным камнем. И хотелось проклясть само Забвение за то, что оно творит с теми, кто случайно или нарочно — во благо — туда попадает. Оно лишило Младу памяти. Оно и Ведану могло погубить, ведь с сестрой они должны соприкасаться с ним только вдвоём. Но волхва не побоялась того, что с ней может случиться там. И Медведь корил себя за то, что сам недостаточно боялся.
Ведана потянула медленно сбитень из кружки. И вдруг прислушалась к чему-то, хоть Медведь ничего особого не услышал. Насторожилась, не говоря ни слова, повернулась к окну, уже плотно закрытому, но ещё пропускающему слабые звуки, которые не давали забыть о том, какая пурга сейчас хозяйничает во всей округе Беглицы.
— Дышать нечем, — вдруг проговорила она торопливо. — Открой.
И метнулась к окну, вцепилась в волок, дёргая его с бестолковым упорством.
Медведь бросился за ней, успел придержать, чтобы не сильно ударилась о пол, падая на колени. Едва сумел оторвать её пальцы от волока и открыл его сам. Немного, чтобы не сильно мело в него. Но волхва рванула задвижку до упора и выставила наружу лицо едва не полностью, жадно глотая холодный воздух вместе со снежинками, что метались на ветру, в неистовых плясках Стрибожьих внуков.
И стало страшно: а Медведь мало чего боялся в своей жизни. Но сейчас он не понимал, что происходит, не знал, что делать, и не мог добиться ответа от Веданы, которая сидела, чуть откинув голову. И ледяные потоки лизали её влажную шею, качали слегка растрёпанные волосы у висков. Медведь сходил за одеялом и вновь укутал её плечи. Сунул руки под него, обхватывая волхву, прижимая к себе: а вдруг кинуться из окна вздумает? Пролезет легко даже в небольшой проём, ведь хрупкая такая, словно мирты её не кормили толком у себя. Не ушибётся, конечно, да мало ли что…
И Ведана помалу расслабилась в его руках. Откинулась спиной ему на грудь, отстранившись от окна.
— Прости, — шепнула.
— За что? — он улыбнулся ей в затылок, задыхаясь от желания распустить её волосы и погрузиться в них обеими горстями.
— За то, что напугала, — она накрыла его руки своими и чуть надавила, заставляя скользнуть ладонью по оголённой коже, ощущая звенящую остроту её — не тепло, не мягкость — а напряжение, словно она была натянута на кудес.
— Всё хорошо, — Медведь прикрыл глаза, когда особо юркий порыв ветра ворвался в беспощадно открытое окно и ударил в лицо.
А Ведана всё дышала глубоко и вынуждала касаться себя на самой грани. Когда спустишь ладонь ещё немного — и ощутишь мягкую округлость груди с упругим камешком соска под тканью.
— Завтра я проверю, пропали следы Забвения или нет, — заговорила она о другом, уже помалу приходя в себя, но ещё не двигаясь с места. — Сегодня ещё рано. Но, кажется, я смогла закрыть брешь, что ещё оставалась здесь.
— Хорошо. Хорошо… — повторил Медведь.
И тут она задрожала, наконец-то замёрзнув. Он оттащил волхву подальше от окна, усадил едва не под бок печи, продолжая держать в тисках собственных рук. Так они посидели неведомо сколько — и Медведь чувствовал себя единственной опорой, за которую держится Ведана, чтобы не упасть в непостижимую для него бездну. И он готов был этой опорой сколько угодно. Лишь бы чувствовать, как бьётся её сердце под тонкой кожей, в хрупкой клетке рёбер — почти в его ладони.
Но сквозь несмолкающий голос вьюги и почти ощутимый скрип ползущих по небу туч донёсся до притуплённого слуха топот в сенях. Громкие голоса нескольких мужчин. Медведь встал, отпуская Ведану, повернулся к нежданным в такую непогоду гостям. И натолкнулся сразу на несколько сумрачных взглядов, одним из которых был взгляд старейшины Видослава.
