Чуть в сторону качнулась, пропуская мимо себя. Медведь вошёл, не глядя нашаривая ступени всхода ногами, и вновь подивился: ещё видны были остатки запустения, но за тот день, что Ведана пробыла тут, она навела в избе почти что домашний уют. Вымела сор, переставила скамьи, отмыла стол и жарко растопила печь, прогнав из хоромины поселившуюся здесь стужу. Лавка её уже была чисто застелена: не иначе женщины помогли обустроиться. Не спать же на голых досках, а с собой она вряд ли многое притащила. Вон, изрядно похудевший заплечный мешок, ещё не совсем разобранный, висит на колышке, как шкурка какая. И это, кажется, все её вещи.
Ведана на правах хозяйки прошла к столу и налила в вычищенную кружку только-только, видно, приготовленный взвар. Медведь, чуть искоса на неё глядя, кивнул благодарно и обхватил пальцами горячие глиняные бока. Сам-то только приехал, ещё не успел ведь толком домой зайти, как острое желание немедленно с загадочной волхвой встретиться, погнало его прочь из избы. Горячее питьё как раз придётся.
— Так какая нить тебя сюда привела? — вновь заговорил он, присев на скамью у стола и с наслаждением проглотив ароматный взвар из сушёных яблок и рябины.
— Роглу сон плохой приснился три седмицы назад, — Ведана провела рукой по изрядно отросшей за эти луны косе, перекидывая её через плечо на грудь, отягчённую двумя нитками бус с оберегами. Блеснули мелкие бусинки на нарядном, явно умелой рукой вышитом накоснике. — Видел он, как по улицам Беглицы снова кровь течёт. Сам он уехать не мог. У него Цветана на сносях, да и старейшины миртов не пустили. А я уж многому научилась, вот и приехала так скоро, как смогла.
Медведь хмыкнул тихо. Сну такому удивляться вовсе не приходится. Это сейчас отпрыск вельдского жреца Рогл — молодой волхв, который постигает мудрость разную в уединённом племени миртов. Вбирает знания, что хранят потомки древних княжьих родов и Воинов Забвения — охранителей людского мира от тварей, что только в кошмаре каком привидеться могут. А прошлой зимой вельдчонок — пусть и не по своей воле — страшную бойню в Беглице и учинил. До сих пор люди забыть не могут. на месте его Медведю тоже до сих пор приходили бы во снах обрывки тех воспоминаний.
— Я бы подумал, что это отголоски деяний, что он тут свершил, — он вскинул вверх ладонь, останавливая возмущение, что могло бы последовать за гневным взглядом Веданы, который она вонзила в него тут же. — Но у нас тут то творится, что я готов поверить в волю Макоши, что ему сон послала. И даже поблагодарить за него. Только не понимаю, чем ты тут помочь можешь? Без Рогла самого, без… Млады.
Говорили, сёстры теперь крепко связаны. И сила Воинов Забвения у них одна на двоих, хоть и разная немного. Потому, как правой руке без левой обходиться в таком деле непростом, Медведь пока в толк взять не мог. Но пронизанное твёрдой уверенностью лицо Веданы так и норовило убедить его в обратном. А он смотрел в него и насмотреться никак не мог. Словно захворал вдруг, и лихоманка неведомо какой волей смилостивилась, послав образ настолько желанный, сколькоо и нереальный.
— Может, и смогу, — пожала плечами Ведана. — Младу с Медвежьего Утёса я всё равно не докличусь. Она обратно не торопится. А ваши волхвы здесь и вовсе бессильны. Понять хочу, а там решим, что делать надо.
Да, Младе торопиться назад нужды нет. Она сейчас рядом с тем живёт, кого сама однажды выбрала. Хоть и забыла после, как побывала в Забвении и сразилась с полчищами тварей, что готовы были хлынуть в Явь. Но поговаривали — Медведь слышал от купцов, что с верегских земель осенью возвращались, что приметная волительница в дружине конунга Ингвальда с Хальвданом почти не расстаётся. Что поговаривают даже о свадьбе следующей весной. Хоть она и слухи те пресекать ещё пытается. Да кто бы сомневался. Млада и свадьба, жизнь семейная, это то, что на разных берегах широкой реки лежит. Да, видно, воевода княжеский Хальвдан, всё ж заново сумел её завоевать. Да не только завоевать, а ещё и к себе привязать накрепко.
Не слишком-то поверил Медведь в слова Веданы о том, что она точно сумеет разуметь, что и почему творится в Беглице. Может, в силы её не верил — кто знает. Ведь на волхву могучую,способную с тварями Забвения справиться, она вовсе не походила. Взглядом он шарил по её узким плечам, по тонкой шее, с одного бока обвитой солидной косой. По стану её стройному, схваченному пояском понёвы — схуднула она, что ли за это время, что не виделись? Или тогда, под слоями толстой одёжи, никак нельзя было толком её рассмотреть? Да и хотелось ли? Ведана была лишь тенью сестры — в глазах Медведя. Непонятной, далёкой. А теперь вот волей-неволей придётся с ней лучше познакомиться, иначе толку не будет.
— И с чего же ты начать хочешь? — всё же заговорил он вновь, когда Ведана уже обратилась к печи, на которой что-то густо булькало в старом, но тщательно вымытом горшке.
— Дом твой посмотреть хочу, — она обернулась через плечо и отчего-то лёгкая улыбка скользнула по её губам. — Оттуда всё началось. Рогл так сказал. Что лежал в избе твоего отца без памяти несколько дней, а там вдруг очнулся. И первыми погибли Ратибор с Переславой.
Волхва говорила твёрдо, жестоко, не сбиваясь, хоть и видела, верно, как менялось лицо Медведя с каждым её словом. И вспыхивали перед взором внутренним те страшные виды, которых он не застал, которые нашёл в осквернённом кровью доме Ждан — и с тех пор ещё сильнее обозлился на всех вельдов. А особенно на Рогла.
Но кто такой будет Медведь, староста Беглицы, если станет показывать слабость свою перед всеми? Хоть от воспоминаний об отце, с которым он так и не успел прийти к согласию перед его смертью, всё внутри словно ржавчиной шершавой покрывалось. А Ведана смотрела на него, будто проверяла. И казалось, видит что-то на его лице, а там и домысливает своё. Наконец она смолкла и отвернулась. Подхватила с печи горшок, обмотав руки краями длинной ширинки, да зашипела, резко опустив его обратно.
Медведь с места подскочил, будто опасность какая на неё навалилась: на месте усидеть не смог. Подошёл в два шага и легонько плечом её оттеснил, забирая полотенце.
— Опалишься, так тебя ещё лечить придётся, — проворчал.
Хоть она, кажется, лекарка сама. А у миртов ещё многому научиться успела: а потому ожоги вряд ли её пугали. Враз справиться можно. Медведь легко поднял горшок, чувствуя нарастающий на ладонях жар — да что ему сделается, рукам его в твёрдых мозолях, которые никогда теперь уж, верно не сойдут. А вот мягкие — наверняка, мягкие — ладошки Веданы было отчего-то жаль. Она быстро подставила обструганную досочку под дно посудины и взглянула с благодарностью. На миг её грудь прижалась к спине Медведя, как наклонилась она к столу — а он резко в сторону шагнул, отчего-то избегая этого тесного соприкосновения. Взмахнул рукой, сбрасывая с неё ширинку — да горшок треклятый едва не опрокинул.
— Что с тобой, Медведь? — озадаченно нахмурилась волхва.
А он и сам не знал.
— Обжёгся слегка, — солгал, зная, как неуклюже это звучит.
— Дай посмотрю? — Ведана снова к нему шагнула.
Руку протянула ладонью вверх — и правда ведь мягкая, в тонких бороздках линий, с округлыми подушечками в основании длинных пальцев.
