— Нет!
Девушка замерла, опустив кисть на Божью ладонь. И снова этот взгляд её вцепился будто в саму кожу: пытливый и — странное дело — заинтересованный. Как будто не виделись они никогда до этого дня, а вот теперь диву давались, как так случилось, что ни разу их взгляды ещё не пересеклись раньше.
— Прежде чем ты в гости меня позовёшь, — решила оставить она неловкость, — Проводи меня в святилище Велеса. Ведь есть такое у вас наверняка?
не глядя она сложила одной рукой брошенную на стол ширинку ровно, разгладила бережно, словно обласкала.
— Есть, думается, — чуть грубовато ответил Медведь. А уж после понял, что о том, от кого свой род племя Рысей ведёт, она могла и не знать. — И жрецам скажу, чтобы требы подготовили. Они и проведут.
— Требы я возьму от Велесовых жрецов. Но поведёшь меня туда ты, — настояла Ведана. И так яростно глаза её зелёные сверкнули, будто она уж целый вечер его уговаривает, а он всё упрямится. — В тебе сильная кровь. Связь с ним сильнее других. Я нынче ваших старейшин уж повидала — и ни в ком такой не увидела.
И это льстило, признаться. Никогда особо Медведь о силе своей крови не думал, с юности ещё решив собственную судьбу. Пойдёт в дружину служить — и всё! Воля отца и рода ничего не изменит. Сколько бы ему ни втолковывали, что он от отца судьбу перенять должен, жизнь свою другому делу посвятить. Да он чурался всего того, что ему навязывали. Давило на него, что он отцом прижит нечестно, втайне от Переславы, которая, даже узнав о неверности мужа, при нужде отпрыска его гнать не стала. Но всё равно казалось ему каждый день, что во взгляде её тепла и на лучину не наберётся.
А вот в деле ратном то, откуда ты и кто твои пращуры, большого значения не имеет. И вот сейчас только, как начало твориться неведомое бесчинство в Беглице, как взялись за него старейшины, пытаясь женить — всё это вдруг обрело немалый вес. От него зависело многое, оказывается. Вон, даже Ведана заметила, указала. И как ни хотелось бы Медведю держаться от неё подальше: уж слишком яро отзывается облик её в почти отболевшем нутре — а от обязательств всё равно не уйдёшь.
— Снега навалило много, сейчас до святилища Велеса так просто не дойдёшь, — рассудил Медведь, чуть помолчав.
Ведана за это время уже и успела положить ему в миску ячменной каши с кусочками кабанятины: никак сам старейшина Видослав для гостьи расщедрился. Не оставил без припасов, раз уж она приехала сюда помогать. В кружку волхва подлила ему взвара и поставила на стол лепёшки, ещё чуть горячие. Да как-то неловко было объедать её: ведь на гостей она, верно не рассчитывала, для себя старалась.
Но он столько пробыл в дороге, а после так и не успел подкрепиться — и теперь всё нутро аж заходилось от голода при виде любовно приготовленной снеди. Когда хозяйка частичку души в дело вкладывает: будь то каша или тканьё — это всегда видно.
— Ешь-ешь, — как будто разгадала его мысли волхва. — Я тебя ждала. Знала, что ты придёшь.
Ждала. Ну, надо же. Словно не волхва, а и впрямь ведунья какая. Помнил ещё Медведь Ведану разъяренной встрёпанной ведьмой, обиженной на сестру и весь мир. А тут пожила половину кологода у миртов — и словно всё в её душе по местам улеглось. И от того, как она смотрелась посреди тепло натопленной избы, окутанная светом лучин и тянущимся к ней жаром печи, у любого, верно, тоже что-то в сердце вздрогнуло бы сладко.
— Не стесню? — всё же спросил Медведь, уже беря ложку.
Она махнула рукой и присела напротив.
— Хочешь-не хочешь, а идти в святилище нам придётся, — помешала горячую кашу у себя в миске. — Не ждать же теперь до весны, как тропинки протают. Лес тебя любит, ты хозяин в здешних окрестностях. Требы лешему принесём — авось путь будет легче.
Медведь поднял на неё удивлённый взгляд, даже забыв донести ложку до рта. Все слова её были такими уверенными и твёрдыми, будто и сомневаться в них не надо. Она говорила размеренно, обдуманно и с совершенно невозмутимым выражением лица — а всё равно ввела в лёгкую растерянность.
— С чего ты решила, что я здесь хозяин? — Медведь попробовал кашу и потянул ртом воздух, остужая. Горячая, как огонь! Только ведь с печи.
Волхва подняла на него взор. Её красивого, почти кошачьего разреза глаза слегка сощурились, будто она шутку какую задумала.
— Ты же Медведь? Или не так?
Улыбнулась одним уголком рта и снова взгляд в миску опустила, не торопясь начинать есть. Наверное, так и правильно: дождаться, пока остынет. Но мочи уже никакой не было. Голод обуял страшный, а каша была такая наваристая и вкусная, что Медведь хватал её, обжигаясь, но уже не в силах остановиться.
— Когда-то мои пращуры, говорят, и правда могли обращаться медведями, — решил рассказать он, чтобы Ведана не придумала себе ничего лишнего. — Но то было очень давно. Много поколений назад. После кровь ослабела, или благословения Велеса как-то померкло. А теперь мне от того только имя осталось.
— Имя много значит, — волва вдруг перегнулась через стол и схватила тонкими пальчиками руку Медведя, потянула на себя, поворачивая кверху ладонью.
Положила на неё свою, маленькую, хрупкую. И он даже глаза прикрыл на миг, как ощутил вожделенное тепло её мягкой кожи. Нежной, с лёгкими твёрдостями мозолей: тоже без работы у миртов не сидела. Большим пальцем Ведана погладила шершавые выпуклости, провела до запястья, где быстро-быстро билась жилка под напором взбудораженной её прикосновением крови. А Медведь любовался, точно завороженный на то, как её кожа, уже побледневшая с лета, оттеняет его смуглую, покрытую тёмными волосками по всему предплечью. И в этом было что-то правильное, то, что укладывалось в глубине сердца словно бы сгустком тепла. Медведь тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Нет, не может быть такого. Это только обман самого себя. Ему хочется видеть в Ведане Младу — и он видит. Оттого и тело млеет, и взор всё никак не может оторваться от неё.
Он выдрал руку из её пальцев, качнулся назад, отстраняясь ещё сильнее. Волхва глянула слегка растерянно, но ничем больше смятения от резкого движения Медведя не выдала. И ему вдруг интересно стало, знает ли она, что связывало — хоть и недолго — его и её сестру? Понимает ли она, в чём причина его напряжения рядом с ней? Но спрашивать он, конечно, не стал.
— Зря ты говоришь, что кровь твоя ослабела за многие лета, — заговорила она спокойно. — Может, ты и не умеешь теперь обращаться медведем, а сила в тебе его и есть. Никуда не делась. Мать у тебя, видно, непростая была?
— Говорят, обавницей была здешней, — Медведь снова за ложку схватился, как за соломинку спасительную. Что ж так мажет-то его рядом с ней? Надо бы уходить уже. — Хранила мудрость большую нашего рода. И спокойствие в Беглице. Переславе, жене отца моего, правда нашёптывали, что приворожила его, обаяла умениями своими — оттого и не смог он удержаться. Пока у жены понести от него не получалось, он с другой сына зачал. А после отлилась ей обида: в родах умерла. Да там и Переслава почти сразу тяжела стала. Вот так бывает.
