Читателю, наверное, интересно узнать, что я довольно долго мучился с концовкой романа. Их было несколько. И я склонялся к довольно необычной развязке: Тапочкин, не способный выбрать между женой и любовницей, от безысходности превращался… в калихтового сомика, который, собственно, ради этого и появился в романе. А Вета и Катя, войдя в опустевшую квартиру, обнаруживают аквариум с грустноглазой рыбкой и никак не могут понять, куда же девался их горячо любимый муж-любовник… Однако, все обдумав, я решил, что такая развязка больше подходит писателю-мистику, а мне, реалисту, хоть и гротескному, не подобает выпутывать героя из сложнейшей жизненной коллизии подобным сверхъестественным способом. Потому-то я и оставил Тапочкина, сорвавшегося с балкона, буквально висеть между небом и землей. Ведь этим, собственно, он и занимался, только в переносном смысле, всю жизнь.
В результате редкая моя встреча с читателями обходится теперь без вопросов: а не сорвется ли Башмаков вниз, сумеют ли соединенными усилиями жена и любовница спасти этого милого никудышника? С одной стороны, такие вопросы меня раздражают, ибо, подвесив героя, я, как мне думалось, переосмыслил и развил гоголевского Подколесина, выпрыгнувшего от предсвадебных душевных сомнений в окно. Однако такое участие читателей в судьбе Тапочкина косвенно подтверждает то обстоятельство, что мне удалось написать чрезвычайно живой, волнующий образ. А это очень важно для сочинителя! Ведь новое слово в литературе — это прежде всего новый, живой герой. Те, кто полагает, будто новаторство заключается в том, чтобы писать тексты без точек и запятых, — или глупы, или неграмотны, или и то и другое вместе.
В общем, идя навстречу озабоченным читателям, я решил в романе «Грибной царь» дорассказать, чем же закончилось висение моего «эскейпера» на балконе…»
Здесь стоит упомянуть, что автор постоянно прибегает к приему, когда история героя «дорассказывается» в следующем романе или повести. Так, о судьбе героя «ЧП районного масштаба» Шумилина мы узнаем в повести «Апофегей». Но снова дадим слово автору:
«…Еще меня часто спрашивают о том, как я отношусь к восьмисерийному телевизионному фильму, снятому по роману «Замыслил я побег…» режиссером Мурадом Ибрагимбековым. Вообще-то, поначалу велись переговоры о том, чтобы сериал поставил Сергей Урсуляк. Жаль, что не сложилось. По-моему, Урсуляк как никто умеет переводить литературу в киноформат. Однако по неизвестным мне причинам постановщиком стал Мурад Ибрагимбеков. Фильм вышел неплохой, хотя, по-моему, тот диалог стилей, который возможен в литературном произведении, будучи перенесен в кино, обернулся безжанровостью и сбивает с толку зрителей. <…> Мурад Ибрагимбеков, воссоздавая доперестроечное время, руководствовался не столько моим романом, сколько теми идеологическими штампами и предубеждениями, которые успели сформироваться в постсоветский период. Сам он жизнь в СССР знал неглубоко и, видимо, в пределах узкого слоя азербайджанской творческой интеллигенции. Когда я его спросил: «А почему у тебя в райкоме комсомола висит портрет Маркса?» — он удивился: «А разве не висел?» — «Нет, конечно. Ну если только в первые десятилетия советской власти…» — «Что ты говоришь?!» Выяснилось: Мурад никогда не бывал в райкомах. Не было необходимости.
Когда фильм показали на Первом канале, я на собственном опыте убедился в том, что цензура благополучно пережила крушение «коммунистической деспотии». Были вырезаны достаточно невинные эротические сцены, что, впрочем, объясняется начавшейся борьбой за общественную нравственность, основательно расшатанную тем же телевидением, которое на протяжении десятилетия любило порассуждать в утренних воскресных передачах о странностях однополой любви. Но из фильма были выброшены еще и все сцены, посвященные странностям «путча» 1991 года и антиконституционного ельцинского переворота 1993-го. Вот такое демократическое кино…»
Остается лишь добавить, что роман «Замыслил я побег…», как и другие произведения Полякова, постоянно переиздается и допечатывается, издан он и в ряде зарубежных стран, а в Китае был удостоен премии как лучший переводной роман года. ЦК КПК закупил у китайского издательства «Народная литература» тысячу экземпляров «Побега» для ответственных партийцев, связанных в своей деятельности с Россией. Китайские коммунисты справедливо рассудили: художественное произведение дает более полное представление о том, что произошло в нашей стране за последние четверть века, нежели самые подробные политологические исследования.
Глава шестая
ГОРЬКИЙ, ДЕЛЬВИГ И ДРУГИЕ
Окно в мир можно закрыть газетой.
Станислав Ежи Лец
В 2000 году Поляков — вполне состоявшийся писатель, по-настоящему успешный и при этом не включенный в либеральный пул, окормляемый администрацией президента, Фондом Сороса, «Роспечатью» и премиальными структурами. У него только что вышел роман «Замыслил я побег…», а восьмисерийный фильм, снятый по этой семейной саге, с известными актерами Виктором Проскуриным, Екатериной Редниковой, Мариной Голуб и другими, показали на Первом канале; по мотивам пьесы «Халам-бунду, или Заложники любви» режиссер Леонид Эйдлин снял восьмисерийный «Поцелуй на морозе», показанный по РТР в январские праздники 2001 года; на фестивале «Литература и кино» в Гатчине фильм Константина Одегова «Игра на вылет» («Небо падших») получил приз зрительских симпатий; в Театре им. Рубена Симонова с невероятным успехом третий сезон играли спектакль «Козленок в молоке», поставленный Эдуардом Ливневым; Станислав Говорухин репетировал во МХАТе им. М. Горького пьесу «Смотрины» («Контрольный выстрел»); сам Поляков вел на канале ТВЦ передачу «Дата» и руководил сценарной группой первого российского мегасериала «Салон красоты»; его интервью, статьи, колонки регулярно появлялись в центральной печати; «Олма-пресс» выпустило трехтомник, а издательство «Молодая гвардия» уже готовило четырехтомник, который увидел свет в 2001-м; он снова много ездил по стране и за рубеж, где после долгого перерыва начали выходить переводы его повестей и романов; наконец, семья Поляковых обосновалась в новом переделкинском доме. Ну что еще нужно писателю и человеку? Так что предложение возглавить «Литературную газету» застало его врасплох, и поначалу он отнесся к этой перспективе, по собственным словам, как к «осложнению в жизни» — тем более что отношения с «Литературкой» у него в ту пору были не самые теплые.
Вот как вспоминает об этом уже известный нам Леонид Колпаков:
«В конце 1997-го неожиданно — с подачи давнего коллеги и товарища Игоря Серкова меня позвали на работу в «Литгазету». Когда освоил свой огромный кабинет ответсекретаря, тщательно полистал подшивки, я обнаружил: писателя Полякова не существует. У него, конечно, выходили новые книги, остальные переиздавались, он вел программу на ТВ — а «Литгазета» годами о нем даже не вспоминала… Но тут подоспел первый трехтомник писателя — пришлось обратить внимание высоколобого отдела литературы на этот факт. Крошечную рецензию напечатали. А в последнем номере «ЛГ», подписанном Аркадием Удальцовым, который работал еще заместителем легендарного Александра Маковского, мы опубликовали поляковскую статью «Фабрика гроз». Кажется, это была первая публикация после долгого перерыва, когда «Литгазета», забыв, что удостоила Полякова премией за лучшее эссе года, перестала его печатать.
