В 1999-м, зимой, Юре позвонила жена Миши Петракова и сказала, что он умирает. Про его болезнь, рак простаты, давно знали, неумело лечили, и какое-то время он держался. Друзья поехали к нему на Краснобогатырскую улицу. Очнувшись от обезболивающих, Миша — он страшно изменился — с трудом узнал друзей и еле проговорил:
— Конверт, заберите, конверт… Я не вскрывал… Я не знаю…
— Какой конверт?
— С будущим!
— С каким будущим, Миша?
Сначала думали, бредит, но потом вспомнили про запечатанный сургучом конверт 25-летней давности.
«Мишка умер через два дня, — вспоминает Юрий Поляков, — и мы его похоронили. А на сороковины позвонил Петька:
— Давай съездим на могилу, вскроем наш конверт. Как раз двадцать пять лет исполнилось…
На кладбище мы помянули друга, плеснули водки на свежий холмик, сломали окаменевший сургуч, распечатали…
Петька написал, что через 25 лет будет послом. Мишка мечтал через четверть века стать композитором, симфонию написать. Развернули мой листок: хочу стать известным писателем!
— Смотри-ка, ты один угадал… — не глядя на меня, тихо проговорил Петька.
Мы еще выпили водки, сожгли на Мишкиной могиле конверт с мечтами и разъехались по домам…»
Глава третья
СТИХОБОРЬЕ
(1973–1984)
Поэзия —
та же добыча радия.
В грамм добыча,
в год труды.
Изводишь
единого слова ради
тысячи тонн
словесной руды.
В. Маяковский
Юрий Поляков утверждает: «Для того чтобы стать хорошим прозаиком, какое-то время надо обязательно побыть поэтом. И не обязательно хорошим».
Он и сам довольно долго был поэтом. Причем не просто поэтом — а успешным, признанным. Его стихи печатали в газетах и журналах, он выступал на телевидении, вел поэтическую передачу на Всесоюзном радио, руководил семинарами, ездил со стихами по стране, в центральных издательствах выходили его поэтические сборники, был удостоен за стихи литературных премий — имени Маяковского, Горького, Московского комсомола…
После выхода второй книги «Разговор с другом» в 1981 году, двадцати шести лет от роду, его приняли в Союз писателей СССР. На всю страну поэтов — членов СП в возрасте до тридцати было не более десятка. В Москве — в ту пору — трое: Николай Дмитриев, Владимир Топоров и Юрий Поляков.
Обычно первые поэтические строки появляются вместе с первой любовью. И в этом смысле Юрий, как мы уже говорили, — исключение. «Я начинал именно с иронических стихов, — вспоминает Поляков, — с того, что потом вдруг оказалось новаторством, прорывом и стало генеральной линией в виде концептуализма, а мы просто развлекались в школе, оттачивая неожиданные рифмы и рискованные сравнения, не считая это серьезной поэзией».
Но если взять академические издания классиков отечественной поэзии, легко заметить: стихотворные шутки и иронические послания друг другу были необходимым элементом формирования нового поколения с его стилем и миропониманием. Кстати, стихи, вошедшие в поляковском собрании сочинений в раздел «Юношеские», написаны явно в духе будущего автора гротескного реализма. Впрочем, не без влияния Маяковского из школьной программы:
Буря ревела,
Била о пристань.
Ночь окривела
Звезд на триста.
Поиск неожиданной метафоры, сравнений виден уже и в ранних стихах:
Останкино, словно огромный термометр,
Торчит из горячей подмышки Москвы.
Даже одно из первых любовных стихотворений «Женщина», написанное в шестнадцать, явно содержит попытку соединить пылкость первых чувств с самоиронией:
Чего же ты хочешь, женщина?
Чего же ты хочешь, женщина?
В моем интеллекте трещина,
Трещина поперек!
Из этой пылающей трещины
В глаза восхищенной женщины
Капает, капает, капает
Самый бесценный сок!
А щеки горят от радости,
Глаза потемнели от жадности,
А руки все тянутся, тянутся
В погоне за самым большим,
За тем, что хранится бережно,
О чем вспоминают набожно
(И цвета, наверное, радужного!),
Так вот чего руки хотят!
И тянутся, тянутся к трещине,
Все ближе и ближе и ближе…
Чего же ты хочешь, женщина?
Не любви же?!
А от иронии — буквально один шаг до пародии.
Все студенческие годы Юрий и сочинял пародии, безуспешно рассылая их по редакциям. Не стоит удивляться, почему молодой честолюбивый стихотворец обратился именно к этому жанру: после многолетнего пребывания на задворках литературной жизни пародия вышла тогда на переднюю линию, и случилось это во многом благодаря Александру Иванову, который вел сверхпопулярную передачу «Вокруг смеха». Среди участников были в основном авторы переживавшего свой взлет «Клуба 12 стульев» с 16-й полосы «Литературной газеты». 30 лет спустя, возглавив «ЛГ», Поляков нашел прежде знаменитый клуб в упадке и паутине эпигонства. Но тогда весь огромный СССР припадал к телевизорам, ожидая, как под конец передачи к микрофону выйдет высокий и тощий, усами смахивавший на Дон Кихота Александр Иванов и прочтет новую пародию, например на Эдуарда Асадова:
Они студентами были,
они друг друга любили,
И очень счастливы были
в своем коммунальном раю.
Вместе ходили в булочную,
вместе посуду мыли,
И все знакомые радовались
на крепкую их семью.
Но вот однажды, вернувшись
домой в половине шестого
С набором конфет шоколадных,
красивым и дорогим,
Подругу свою застал он
играющей в подкидного,
Представьте себе,
в подкидного играющую с другим.
— Любимый! — она сказала,
и влажно блеснули зубы, —
Я еще поиграю,
а ты пойди постирай. —
Он побледнел, как наволочка,
сжал посиневшие губы
И, глядя куда-то в сторону,
глухо сказал: «Играй!»
И больше ни слова. Ни слова!
Ни всхлипа, ни стона, ни вздоха,
И тут ее как ударило:
да ведь случилась беда!
Все было просто прекрасно,
и сразу стало так плохо…
Обул он белые тапочки
и ушел навсегда.
Мещане, конечно, скажут:
подумаешь, дело какое!
Да разве за это можно
жену молодую бросать?!
…Сейчас он лежит в больнице,
лечится от запоя,
А чем она занимается,
мне неудобно писать…
Слушая Иванова, десятки миллионов увлекавшихся литературой и, в частности, поэзией советских зрителей разражались хохотом. Его популярность была феноменальна, ведь авторских передач на тогдашнем телевидении было по пальцам пересчитать, и он был своего рода монополистом на эфирное чувство юмора. Когда после 1991-го в эфир хлынул юмор весьма низкого качества, оттеснив короля пародии, Иванов этого не пережил в буквальном смысле слова.
