Вид Александровской колонны на Дворцовой площади через арку Главного штаба.
Рисунок архитектора О. Монферрана. 1830-е гг.
Почему Тильзит был воспринят россиянами, что называется, в штыки? Проигранные сражения при Аустерлице и Фридланде не ощущались обществом как несмываемое пятно на совести Александра (на полях сражений всякое бывает), а вот Тильзитский договор оно расценило как постыдный документ. Действительно, в Тильзите Александр вынужден был смириться с рядом непопулярных условий: согласиться с существованием Рейнского союза и созданием на границах с Россией зависимого от Франции Польского государства, признать Жозефа Бонапарта, старшего брата Наполеона, главой Неаполитанского королевства, заключить союз против Англии. В обществе заговорили, что поражения русской армии были обусловлены не гением Наполеона и даже не ошибками союзного командования, а явились Божьей карой, обрушившейся на голову отцеубийцы.
Вдовствующая императрица писала сыну о вещах более приземленных, но не менее опасных: «…мы были абсолютно обмануты Пруссией и преданы Австрией. Слава наших войск потерпела самое ужасное поражение, ореол непобедимости… разрушен… Наш солдат уже не тот, он потерял веру в своих офицеров и генералов. Дух военный изменился. Словом, армия расстроена»
. В другом письме она увещевала: «Во всем мире лишь Вы один можете верить, что подобным путем (союзом с Францией. — Л, Л.) предотвратите бедствия и возродите благополучие и мир… Вы ошибаетесь и даже преступным образом»
.
Правительственная пресса, не без подсказки «сверху», попыталась сделать хорошую мину при плохой игре, а потому сообщала: «Убийственная и кровопролитная брань совершенно прекратилась. Смелый и пылкий покоритель толиких государств долженствовал, наконец, сам признать неустрашимую храбрость русских ополчений и отречься от своих намерений»
. Сам Александр Павлович, признавая военный гений Наполеона, совсем не был им ослеплен и сохранил трезвую голову. Он изначально понимал, что мир с императором Франции — дело недолговечное, тем более что французы и сами не давали ему об этом забыть. В Тильзите были достигнуты некие устные договоренности по Турции. Известный дореволюционный историк Н. Ф. Дубровин считал: «Лишь только по возвращении в Петербург Александр стал руководствоваться словесными обещаниями Наполеона… как из Парижа попросили следовать букве письменного трактата… Такое требование, конечно, вызвало в Александре сознание, что он обманут, и заставило его быть осторожнее в будущем»
.
В обществе недовольство Тильзитом нарастало как снежный ком, катящийся с горы. Если граф С. Р. Воронцов насмешливо предлагал, чтобы лица, подписавшие мирный договор, совершили торжественный въезд в Петербург на ослах, то многим согражданам и этого казалось недостаточно. Еще в Тильзите генерал-лейтенант князь Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский, сам не свой от горя, позволил себе вопиющую бестактность по отношению к царю — за обедом у Наполеона заговорил с ним о временах Екатерины II и тогдашних блестящих победах русских войск. Лобанов-Ростовский был горячо предан памяти великой Екатерины и в ходе рассказа даже прослезился, но Александру от подобных воспоминаний легче не стало.
По словам Ф. В. Булгарина, мир привел в отчаяние русских патриотов. «Наше наружное самолюбие, — писал он, — было тронуто, и война с Англией не могла возбудить энтузиазма, не представляя никаких польз и видов, лишая нас выгод торговли»
. Уязвленное национальное самолюбие вкупе с недовольством от прекращения торговли с Англией привели к тому, что вскоре после Тильзита начались разговоры о возможности нового дворцового переворота с целью отстранения императора и возведения на престол Марии Федоровны или Екатерины Павловны.
Эти слухи вряд ли имели под собой какую-то реальную почву. Дело в том, что в глазах своевольной гвардии именно Александр Павлович был законным, по завещанию Екатерины II, наследником российского престола, который только по недоразумению достался его отцу. Они, не раздумывая, подняли руку на Павла, чтобы передать трон внуку обожаемой императрицы. На Александра гвардия могла обижаться, ворчать, поучать его, но убить или отстранить — никогда! Однако мать и сестра монарха, не понимая этого, начали настолько активно интриговать против него, что вызвали негодование даже супруги императора Елизаветы Алексеевны. Та писала матери: «Императрица, которая как мать должна была поддерживать, отстаивать интересы сына, непоследовательно и в силу своего эгоизма… с успехом стала походить на лидера фронды… Не могу Вам передать, как сильно меня это возмущает»
. Кстати, Александр, несмотря на неизменно почтительное отношение к матери, на всякий случай установил тайное наблюдение за ее перепиской.
Тема же необходимых перемен на престоле в частных беседах и даже общественных местах, судя по донесениям полиции, действительно поднималась достаточно активно. Говорили, что мужская линия династии доказала свою несостоятельность, что поскольку императрица-мать и императрица Елизавета Алексеевна не обладают необходимыми монарху качествами, на престол следует возвести Екатерину Павловну. Дошло до того, что русский посланник в Лондоне сообщал в секретной депеше, что министр иностранных дел (государственный секретарь) Британии лорд Джордж Каннинг говорил ему о перехваченном частном письме из Петербурга, в котором речь шла о заговоре, составленном против правительства.
В самом же Петербурге, как и в Москве, по рукам ходил сатирический листок, появление которого было вызвано, конечно, не только Тильзитом, но совпадение этих событий весьма показательно.
Грех — скончался,
Правда — сгорела,
Благость — выгнана со света,
Искренность — спряталась,
Правосудие — в бегах,
Добродетель — ходит по миру,
Благодеяние — под арестом,
Помощь — в доме сумасшедших,
Истина погребена под развалинами правды,
Кредит сделался банкротом,
Совесть сошла с ума,
Вера осталась в Иерусалиме,
Надежда с якорем на дне моря,
Честность вышла в отставку,
Верность осталась на весах аптекаря,
Кротость взята в драке на съезжую,
Закон на пуговицах Сената,
Терпение скоро лопнет
.
Осуждавшие позицию монарха не понимали того, что точно прочувствовал Ф. Ф. Вигель: «Наступил… период царствования императора Александра, когда всё изменилось в нем и вокруг него, когда он должен был разорвать прежние союзы, удалить от себя прежних любимцев, когда, насильно влекомый Наполеоном, должен был казаться идущим с ним рука об руку, когда притворство сделалось для него необходимостью и спасением»
. Новые встречи российского и французского императоров были неизбежны, очередная была назначена в Эрфурте. Известие об этом вызвало в Петербурге новую волну возмущения. Мария Федоровна заклинала сына: «Вы потеряете Вашу империю и Вашу семью; еще есть время, послушайтесь голоса чести, просьб и молений Вашей матери!.. Остановитесь, мое дитя…»
