Когда речь идет об успехах российской разведки, обычно упоминается только миссия Чернышева; однако особо стоит рассказать о деятельности в Париже Ивана Осиповича Витта. Канцелярский работник Главного штаба, он в 1805 году ушел в действующую армию, получил контузию при Аустерлице, но остался в строю. В Тильзите Витта познакомили с Наполеоном, после чего 26-летний полковник вышел в отставку и… исчез. Только через три года до Петербурга начали доходить слухи, что Витт бежал во Францию и поступил на службу к Наполеону. Иван Осипович каким-то образом действительно сделался начальником временной канцелярии Бонапарта, побывал с французским императором в Испании, а затем был отправлен с тайной миссией на Балканы. Именно Витт организовал и курировал переписку Наполеона с его польской любовницей Марией Валевской. Вершиной его французской карьеры стал пост теневого представителя императора в Варшаве. За две недели до вторжения Наполеона в Россию Витт объявился в штабе 1-й русской армии, которой командовал Михаил Богданович Барклай-де-Толли, с целым портфелем секретных документов, в которых содержались дата и маршруты вторжения французов, основные места переправ через Неман, списки завербованных в России агентов и т. п. Чуть позже Витта доставили в Петербург, и он пять часов кряду беседовал с Александром I, пытаясь, среди прочего, убедить монарха, что Дрисский лагерь является ловушкой для русской армии. Из кабинета государя Иван Осипович вышел уже не полковником, а генерал-майором.
Для полноты картины еще раз напомним, что российская дипломатия сумела добиться нейтралитета Швеции. Сделать это оказалось не очень сложно, поскольку новым наследником шведского престола был избран бывший маршал Франции Жан Батист Бернадот (стал шведским королем в 1818 году), который то ли по идейным, то ли по личным причинам (что для российской дипломатии было совершенно безразлично) терпеть не мог Наполеона. А 28 мая 1812 года Кутузову удалось подписать Бухарестский мирный договор с Турцией, после чего 52-тысячная Дунайская армия высвободилась для борьбы с французской агрессией.
Желая лично предводительствовать войсками, Александр I в конце апреля 1812 года отправился в Вильно. Прибыл он в город вместе с собственным штабом, члены которого в массе своей завидовали Барклаю-де-Толли, а потому с большим или меньшим успехом интриговали против него. Более того, на второй день по приезде монарх принял на службу давнего недоброжелателя Барклая генерала Леонтия Леонтьевича Беннигсена, что еще сильнее накалило ситуацию в Главной квартире. А вскоре Александр потребовал присылать рапорты командиров корпусов и командующих армиями в Главную квартиру лично ему, минуя командующего армией, объявив при этом, что Барклай-де-Толли сохраняет все свои полномочия.
Положение складывалось достаточно пикантное, поскольку по закону, если монарх находится при армии, то командовать ее действиями должен именно он. Таким образом, у самой мощной русской армии появилось сразу два предводителя, при этом далеко не во всём согласных друг с другом. Барклай упорно игнорировал царских советников и даже не стеснялся порой выказывать недовольство самому Александру I — скажем, когда тот без его ведома сменил командира одного из корпусов. В письме жене, отправленном в эти непростые дни, Барклай откровенно негодовал: «Я нахожусь в войсках в виду неприятеля и в Главной квартире почти не бываю, потому что это настоящий вертеп интриг и кабалы»
.
Александр Павлович, верный своим привычкам и пристрастиям, проводил время в Вильно, устраивая парады или пребывая на церковных службах. Причем подготовка к последним иногда носила довольно экстравагантный характер. Флигель-адъютант государя и будущий декабрист С. Г. Волконский вспоминал, что однажды он с сослуживцем Лопухиным, опаздывая на всенощную, решил проникнуть в дворцовую церковь не с парадного входа, «…придворный лакей воспрещает нам взойти в церковь. На спрос наш, почему? — он отвечал: «Нельзя, там Государь». — «Да что же он там делает, ведь служба не началась?» На это он отвечал нам: «Делает репетицию церковного служения»
. Вряд ли подобное могло прийти в голову какой-либо другой коронованной особе, но для Александра любое появление на людях превращалось в некое театрализованное действо.
В момент перехода наполеоновскими войсками российской границы Александр I находился на балу в поместье Беннигсена Закрет. За неимением большого зала было решено построить в саду деревянную галерею. Накануне бала император получил анонимную записку, где сообщалось, что галерея ненадежна и может обрушиться во время танцев. Он послал директора военной полиции де Санглена проверить это сообщение. Едва тот прибыл в Закрет, как галерея с грохотом рухнула; архитектор, возводивший ее, скрылся в неизвестном направлении. Выслушав доклад де Санглена, монарх приказал расчистить место рухнувшей постройки и организовать танцы под открытым небом. Здесь он и получил от министра полиции А. Д. Балашова известие о начале переправы французской армии через Неман. Александр попросил сохранить его в тайне и продолжал очаровывать присутствующих своей любезностью.
В первые дни войны 1812 года он отправил к Наполеону Балашова с письмом, надеясь не то чтобы устыдить французского собрата, а, скорее, потянуть время. Французский император заявил посланцу: «Будем договариваться сейчас же, здесь, в самом Вильно… Поставим свои подписи, и я вернусь за Неман». В ответном же письме Александру Наполеон и вовсе позволил себе обидные поучения: «…если бы Вы, пожелав внести изменения в Тильзитский договор, вступили бы в прямые откровенные переговоры, Вам принадлежало бы одно из самых прекрасных царствований в России… Вы испортили всё свое будущее»
. Однако договариваться с противником здесь и сейчас российский монарх не собирался.
Наполеон стянул к российской границе 640 тысяч человек, русские же армии стояли в Молдавии, на Кавказе, в Крыму, в Финляндии, в Закавказье на границах с Персией и в многочисленных гарнизонах внутри страны. В результате против французов действовали около 48 процентов всех русских сил. С самого начала войны Александр намеревался оставаться с войсками, но после ухода 1-й армии из Дрисского лагеря закончилась и его полководческая деятельность. Ведь план Фуля был и его планом, взлелеянным долгими раздумьями и беседами с прусским генералом. К тому же А. С. Шишков, А. А. Аракчеев и А. Д. Балашов в коллективном письме убедили его покинуть армию. В частности, в нем говорилось: «Государь и отечество есть голова и тело: одно без другого не может быть ни здраво, ни цело, ни благополучно»
.
Собственно, они предложили Александру исполнить новую для него роль — не военачальника, а народного вождя, что показалось монарху не только интересным, но и достаточно важным. Поэтому в июле он покинул армию и вернулся в Петербург. Тогда же определилась и стратегия действий русских армий, авторство которой трудно приписать одному Барклаю-де-Толли. Во всяком случае, Александр Павлович еще из Вильно извещал председателя Комитета министров Н. И. Салтыкова: «Решиться на генеральное сражение столь же щекотливо, как и от него отказаться. В том и другом случае можно легко открыть дорогу на Петербург, но, потеряв сражение, трудно будет исправиться для продолжения кампании… Единственно продолжением войны можно уповать с помощью Божиею перебороть его»
. Армию же монарх покинул, надо думать, не только по просьбе ближайшего окружения, но еще и потому, что считал: возможный разгром ее во главе с Барклаем будет воспринят населением легче, чем во главе с императором.
