Примерно в те же дни на вопрос, заданный фрейлиной Р. С. Стурдза: «Разве кто-либо осмелится еще раз переступить наши границы?» — император ответил: «Это возможно; но если хотеть мира прочного и надежного, то надо подписать его в Париже, в этом я глубоко убежден»
. Для Александра отвлеченные геополитические размышления были совершенно неинтересны. Теперь он примерял на себя роль спасителя Европы. Да и сам Кутузов после бесед с императором заметно изменил свою позицию.
Во всяком случае, родственнику Логгину Ивановичу Голенищеву-Кутузову он писал: «Берлин занять надобно было, а занявши Берлин, как оставить Саксонию и по изобилию ее, и потому, чтобы отнять у неприятеля сообщение с Польшею, Макленбург и Ганзейские города прибавляют нам способов. Я согласен, что отдаление нас от границ отдаляет нас от подкреплений наших. Но ежели бы мы остались за Вислою, тогда бы мы должны вести войну, какую вели в 1807 году. С Пруссиею союза бы не было, вся немецкая земля служила бы неприятелю людьми и всеми способами, в том числе и Австрия»
. Итак, вперед, в Европу!
Во главе Европы
Главной целью Александра I теперь сделался Париж: только там, по его мнению, можно было покончить с владычеством Бонапарта на континенте и приступить к строительству новой Европы. Для осуществления этой цели нужно было сколотить очередную антинаполеоновскую коалицию, включив в нее Австрию и Пруссию. 1 января 1813 года русские войска форсировали Неман и вступили на территорию Пруссии. Берлин, раздраженный, помимо всего прочего, тем, что французы не выплатили ему 64 миллиона франков за поставленные товары и снаряжение, легко пошел на союз с Россией. Всё складывалось удачно. Но 16 (28) апреля 1813 года в силезском городке Бунцлау (ныне польский Болеславец) умер М. И. Кутузов. Последний обмен репликами фельдмаршала и императора оказался далеко не мирным. Александр обратился к умирающему соратнику со словами: «Прости меня, Михайл Илларионович!» Тот ответил: «Я прощаю, но Россия вам этого никогда не простит»
. Видимо, внешне согласившись с идеей монарха о необходимости Заграничных походов, Кутузов в душе остался при своем мнении.
Будто подчеркивая значимость потери старого полководца, союзные войска потерпели поражение от французов под Лютценом и Бауценом. Назначенный вместо Кутузова главнокомандующим Петр Христианович Витгенштейн оказался не в состоянии заменить фельдмаршала и сам попросил уволить его с этого поста. Новым предводителем союзных войск стал М. Б. Барклай-де-Толли, чье нерусское происхождение теперь не только не вызывало нареканий, но являлось заметным преимуществом. 14 июня к России и Пруссии после долгих колебаний присоединилась Австрия. Союзники, тщетно попытавшись отбить у противника Дрезден, наконец-то победили его при Кульме.
Главное же сражение «за Германию» развернулось 4–7 (16–19) октября 1813 года при Лейпциге. Оно недаром получило название «Битва народов», поскольку отличалось не только «многоплеменностью» сражающихся, но также редким упорством и кровопролитием: коалиция потеряла в нем 54 тысячи солдат и офицеров, наполеоновская армия — 65 тысяч. В этом сражении Александр осуществил свою давнюю мечту — он лично командовал успешной атакой казаков на французских кирасиров. После Лейпцига Наполеон обратился к лидерам коалиции с письмом, в котором соглашался уступить им герцогство Варшавское, Голландию, ганзейские города, государства Рейнского союза, Испанию, признать независимость Италии, но ответа так и не получил. Да и зачем было отвечать побежденному противнику, ведь после Битвы народов союзники имели полное право говорить о том, что с присутствием французов в Германии покончено.
Правда, дальше в их стане начались разногласия и споры. Ни австрийцы, ни пруссаки не горели желанием продолжать военные действия на территории Франции. Вернее, они и рады были бы поживиться за счет соседки, но опасались усиления влияния России в Европе. Кроме того, Вена и Берлин хорошо помнили о той всепобеждающей волне патриотического энтузиазма, которая поднялась в свое время во Франции в ответ на попытки иностранного вторжения. Кстати, единомышленником Австрии и Пруссии в этом вопросе был адмирал А. С. Шишков, и не он один. Только упорство (или упрямство?) Александра I и мощное дипломатическое давление Англии, обещавшей союзникам щедрую финансовую поддержку, заставили венский и берлинский дворы изменить свою позицию. К 20 декабря 1813 года союзные войска форсировали Рейн, но их начальные шаги трудно назвать удачными. Французы, отважно противостоявшие противнику, одержали 12 побед в первых четырнадцати сражениях за Рейном. Коалиция вновь оказалась на грани развала, и для поддержки в ней единства снова потребовались настойчивость Александра I и давление британского правительства.
Окончательно поправила дела союзников серия побед над Наполеоном в начале марта 1814 года. 18 марта капитулировал Париж, 25 марта французский император отрекся от престола, а 30 марта подписал мирный договор в Фонтенбло, после чего был сослан на остров Эльба. Александр I мог с полным основанием ликовать, говоря Ермолову: «Ну что, Алексей Петрович, скажут теперь в Петербурге? Ведь, право, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали за простачка»
. Правоту монарха вынуждены были признать даже те, кто отнюдь не был к нему расположен. В декабре 1813 года генерал Дмитрий Сергеевич Дохтуров писал жене, что Александр «почтен как спаситель целого света, уважаем как добрый, бескорыстный победитель; увидишь, что, ежели угодно будет Богу, кончит благополучно сию войну, то он не отделается от наименования Великого. Правда, что по всей справедливости заслуживает: всем один управляет (кто бы подумал!) как военными, так и политическими делами; мы много ему обязаны… он умеет держать коалицию в большом порядке, все от него без памяти, стараются ему угодить, и его слово есть закон. Вот, мой друг, каков он; как много мы в нем ошибались»
.
Заметим, что к побежденному противнику Александр Павлович отнесся на редкость снисходительно. Он въехал в Париж в сопровождении лишь одного казака и вообще был во время пребывания во французской столице покоен и печален, прогуливаясь верхом или пешком без всякой свиты. Согласно Парижскому договору Франция возвращалась к границам, существовавшим до января 1792 года, то есть лишалась почти всех своих завоеваний. Правда, за ней всё-таки сохранялись северо-восточные регионы, Шамбери в Савойе, бывший папский анклав Авиньон и некоторые колонии в Новом Свете. Поэтому территория и население Франции оказывались больше, чем во времена Людовика XVI. Наполеон, как упоминалось, отправился на Эльбу, а не на Азорские острова, на чем настаивали Вена и Берлин. Ему была положена ежегодная пенсия в два миллиона франков и оставлены 500 человек «старой гвардии».
После капитуляции Парижа Государственный совет, Сенат и Синод хотели поднести Александру адрес: «Александру Благословенному, императору всей России, великодушному восстановителю европейских держав, благодарная Россия». Он адреса не принял, сказав, что лучшей наградой ему будет память в сердцах народа (своеобразный синоним скрижалей Истории).
Поведение Александра I, его скромность, вежливость, умеренность в претензиях к Франции и французам быстро сделали его кумиром парижан. Вступая в Париж, он отменил унизительный обычай поднесения победителю ключей от города. В то время как союзники забирали у Франции порты, крепости, корабли, пушки, припасы, отхватывали себе территории в Италии или на Балканах, Александр не брал ничего. Более того, он спас от разграбления Лувр и воспротивился странному намерению прусского маршала Блюхера взорвать мост через Сену. По его приказу из-под караула было освобождено полторы тысячи наполеоновских солдат, захваченных в ходе французской кампании. Царь не дал роялистам снести колонну со статуей Наполеона на Вандомской площади, заметив лишь, что если бы его вознесли на такую высоту, то у него тотчас закружилась бы голова. (Не обратив внимания на эти слова брата, Николай I воздвиг колонну, получившую название Александровской, на Дворцовой площади российской столицы.)
