Всё рухнуло вечером 1 июня, когда солдат Гаврила Калугин привез в Санкт-Петербург весть о пожаре в Глухове 23 мая. Как быстро выяснилось, пожар — акт диверсионный, аналогичный московскому огню, вспыхнувшему в тот же майский день. Естественно, Елизавета Петровна передумала посылать любимого туда, где шпионы «из-за границ от соседей» с такой легкостью сожгли здание генеральной войсковой канцелярии и, следовательно, были способны осуществить не менее дерзкие акции. Кого же тогда выдвинуть в гетманы? О двадцатилетием младшем брате фаворита Кирилле Григорьевиче, графе Российской империи, вряд ли заходила речь. И по возрасту, и по таланту, и по знаниям юноша совсем не годился на роль связующего звена славянских наций. К тому же он уже два года нес другую общественную нагрузку, будучи президентом Академии наук.
Три малороссийских депутата не сразу почувствовали неладное. Сперва поездка Гендрикова была отложена под предлогом разорения Глухова. Лизогуб с товарищами сориентировался мгновенно, вспомнив о Батурине. Но идея о переводе резиденции в запасную столицу императрицу не вдохновила, и 15 сентября Сенат отклонил ее, сославшись на то, что в Батурине расположен не менее важный для государства объект — конногвардейский конный завод. А перед тем, 28 августа, Алексей Григорьевич сообщил друзьям Оболонского не менее «радостную» весть: они поедут в Москву вместе со всем двором. Значит, в этом году выборов не будет! Делегаты, правда, посчитали, что от государыни их инициативу утаили, и 28 сентября передали ей в руки «прошение… о Батурине». Реакции не последовало.
В первые дни января 1749 года Ханенко и Гудович переехали в Москву (Лизогуб захворал и 24 января скончался в Санкт-Петербурге). Неожиданно 17-го числа Разумовский уведомил их, что Гендриков «скоро отправлен будет». Откровение обернулось обыкновенной «уткой» — так Алексей Григорьевич периодически ободрял Ханенко с Гудовичем, а вот по чьей воле, своей или высочайшей, сказать затруднительно. Несомненно лишь то, что Елизавета Петровна посылать в Глухов никого не собиралась. Однако чем дальше, тем сложнее царице становилось уклоняться от данного обещания. Да и недоумение вперемежку с раздражением среди украинцев росло.
Между тем государыня по-прежнему не знала, кого рекомендовать в гетманы. За Алексея Разумовского боялась, Кирилл не годился, все прочие были неприемлемы либо для нее, либо для малороссийской старшины и казачества.
Ситуация зашла в тупик. А вывел всех из него, похоже, царский духовник Федор Яковлевич Дубянский. 4 октября 1749 года в первой половине дня священник обстоятельно поговорил с Разумовским «о гетманстве», и ровно через 12 дней проблема разрешилась. Елизавета Петровна смирилась с кандидатурой Кирилла Разумовского 16 октября, вдень подписания указа об отправке Гендрикова в Глухов. Об этом свидетельствует отъезд Гендрикова 15 октября в трехнедельный отпуск в суздальские деревни. Получается, что 15 октября Елизавета Петровна еще не подозревала, что через сутки подпишет многострадальный вердикт. Что же случилось днем 16-го? Судя по всему, беседа с духовным отцом, который благословил дочь Петра за отсутствием идеального претендента выдвинуть лучшего из худших — Кирилла Разумовского.
Примечательный факт: 21 октября Ханенко и Гудович чуть ли не впервые «доволный о нуждах нашых малороссийских розговор имели» с К. Г. Разумовским и присоединившимся по ходу Г. Н. Тепловым. 25 октября нарочный поскакал за Гендриковым. А казачий дуэт тогда же почтил визитом асессора Теплова и вручил ему для изучения «2 копии грамот гетману Хмелницкому на права и водности, другой — шляхте малороссийской, да 2 Петра Великого на избрание гетмана Скоропадского и на уряд ему данных», а также копии прошения о возвращении резиденции в Батурин, мемориала «о делах малороссийских», прежде сообщенного А. Г. Разумовскому, «список пакт гадяцких». Обилие справочного материала, свалившегося в одночасье на Кирилла Григорьевича и Григория Николаевича, — безусловное свидетельство того, что прежде гетманская булава младшему брату фаворита не предназначалась.
Кстати, 30 октября депутаты привезли Теплову другой концептуальный документ — «сочинение о титуле». Следующей ночью в Москву вернулся Гендриков. Отныне и до самого отъезда на родину Ханенко и Гудович регулярно приезжали к Разумовскому-младшему, обсуждали насущные дела с Тепловым, наставником будущего гетмана, снабжали новой литературой по истории и праву Украины, иногда и трапезничали. Под Рождество они покинули Москву. Вслед за ними отправился на Украину и Гендриков.
Кирилла Григорьевича избрали гетманом заочно. 15 января 1750 года И. С. Гендриков приехал в Глухов. Через три дня на собрании высшего духовенства и старшины Разумовского объявили единым от всех кандидатом. 18 февраля в заново отстроенном доме генеральной канцелярии провели предварительное голосование, в котором участвовало до тысячи шляхтичей, а 22 февраля на площади у храма Николая Чудотворца — официальное при стечении множества народа. Тут же победителя провозгласили гетманом. 24 апреля Елизавета Петровна признала выбор глуховской «рады», но утвердила его только 5 июня, после того как украинская делегация во главе с Д. В. Оболонским поднесла ей подписанный всеми избирателями протокол.
Ф. Я. Дубянского государыня в знак благодарности пожаловала 25 ноября 1749 года в протопопы кремлевского Благовещенского собора Москвы, восстановив тем самым традицию, существовавшую в допетровской России, когда духовником монарха являлся именно благовещенский первосвященник
.
Конечно, К. Г. Разумовский не был образцовым гетманом. Тем не менее главную задачу институт гетманства в его лице выполнил — объединил две России, Малую и Великую, на основе, удобной для каждой из них. Жаль, что этот эксперимент не превратился в традицию, а через 14 лет завершился возрождением Малороссийской коллегии. И остается гадать, как бы повел себя украинский народ в 1917–1918 годах, если бы в течение предшествующего столетия им управляли не генерал-губернаторы, а гетманы — великие князья, младшие сыновья Павла I, Николая I, Александра III, с детства впитавшие культуру двух братских народов, воспитанные патриотами и России, и Украины.
Глава одиннадцатая
ЦЕРКОВЬ
О взаимоотношениях императрицы Елизаветы Петровны с российским духовенством обычно судят по мемуарам обер-прокурора Синода (1741–1753) князя Я. П. Шаховского. С его легкой руки стал хрестоматийным образ набожной государыни, часто впадающей в разные заблуждения по вине корыстных и лицемерных архиереев, с которыми мемуарист вел непримиримую борьбу. Между тем воспоминания — и творение Шаховского не исключение — источник крайне субъективный, в каждом из подобных повествований имеется свой подвох, этакая мина замедленного действия.
Автор описывал минувшее на склоне лет, желая запечатлеть на бумаге наиболее яркие эпизоды собственной деятельности на важном посту и не ставя перед собой цель всесторонне раскрыть религиозную жизнь Российской империи в первое десятилетие царствования дочери Петра. В итоге получился не столько обзор церковной политики «веселой» императрицы, сколько собрание исторических анекдотов на ту же тему, брать которое за основу исторического исследования весьма опрометчиво. Куда информативнее и бесстрастнее документы из архива Правительствующего синода (выборочно опубликованы в четырех томах в 1899–1912 годах, частично процитированы или пересказаны в восьмитомной антологии, изданной в 1907–1916 годах), несколько иначе освещающие благочестивую политику императрицы Елизаветы.
