Преемники же ее распорядились достигнутым результатом по-разному. Петр III предпочел не связываться с оппозицией, тормозившей начинания Шувалова, и удовлетворился тем, что 14 марта 1762 года переподчинил ему как директору Сухопутный шляхетский кадетский корпус, а 24 апреля Морской (30 апреля М. М. Голицына выпроводили на пенсию) и объединенную Инженерно-артиллерийскую школу (с апреля по август и с октября 1762 года — корпус), осиротевшую в январе после смерти П. И. Шувалова. Покушаться на Петербургский университет — бастион К. Г. Разумовского и Г. Н. Теплова — император не отважился и сенатский вердикт от 19 октября 1761 года не узаконил.
Екатерина II не завершила дело «тетушки» подругой причине — из-за личной неприязни к И. И. Шувалову. Внушения противников реформы просто легли на благодатную почву. Менее чем за год конструкция, возведенная Елизаветой и Шуваловым, подверглась полному разгрому. Сенатский доклад отправили в архив, Шувалова — путешествовать за границу (9 октября 1762 года), Веселовского — в отставку (21 октября). 18 февраля 1763 года императрица велела В. Е. Ададурову (куратору после увольнения Веселовского) превратить Московский университет в обычное учебное заведение, а 2 марта постановила «совсем от университета отделить» Академию художеств и поручить ее И. И. Бецкому
.
Военные учебные заведения забирали у Шувалова по очереди: в августе 1762 года — Морской (директор И. Л. Голенищев-Кутузов) и Инженерно-артиллерийский (директор М. И. Мордвинов) корпуса, в марте 1763-го — Сухопутный кадетский корпус (директор Н. В. Репнин). Наконец, 2 мая 1763 года в отставку отправили проводника шуваловской линии в Петербургском университете М. В. Ломоносова. Только вмешательство Г. Г. Орлова позволило быстро исправить эту ошибку: через 11 дней императрица отменила прежний вердикт.
К лету 1763 года всё завершилось. Был упущен реальный шанс обрести — возможно, первыми в мире — единую общегосударственную систему образования. Через год Екатерина II осознала, что сотворила, и попыталась восстановить разрушенное. Сочинением нового проекта занялся Г. Ф. Миллер, но из сей затеи ничего не вышло. Второй раз за реформу школы взялись через полтора десятилетия, воспользовавшись проторенным Елизаветой путем: 7 сентября 1782 года была сформирована правительственная Комиссия по учреждению народных училищ, которая подготовила принятие 5 августа 1786 года закона о системе народных училищ в губернских и уездных городах. Таким образом решили проблему общегосударственного низшего и среднего образования, но трогать высшую школу не осмелились — она так и осталась раздробленной по ведомствам.
Не стоит думать, что Екатерина II осенью 1777 года по собственной воле вернула И. И. Шувалова в Россию. Реабилитация елизаветинского министра — заслуга исключительно Е А. Потемкина. Именно он настоял на возвращении Шувалова, а затем и организовал формальное примирение его с императрицей, признавшей, что оба они — «одной матери дети». В Петербург Иван Иванович приехал 17 сентября, а упомянутая выше встреча государыни с подданным состоялась 8 октября в присутствии придворных в саду потемкинского Аничкова дворца
. С нее и можно вести отсчет второго «случая» Ивана Ивановича при русском дворе. Правда, теперь ему покровительствовала не высочайшая особа, а «монарх» из дворянского «народа», бывший когда-то учеником московской университетской гимназии и отчисленный из нее в 1760 году за прогулы.
Глава шестнадцатая
КАРТИННАЯ ГАЛЕРЕЯ
Судя по камер-фурьерскому журналу и иным документам, императрица Елизавета Петровна впервые посетила Петергоф 4 мая 1743 года и, несомненно, в течение двух дней, до отъезда утром 7 мая через Ораниенбаум в Кронштадт, побывала в Монплезире. Побродив по комнатам любимой летней резиденции отца, она не могла не предаться грустным воспоминаниям. Ведь Монплезир — не просто место отдыха на берегу Финского залива, а первая картинная галерея Российской империи, первый музей живописи… оказавшийся никому не нужным после смерти основателя. Около двухсот картин голландских и фламандских художников, развешанных на стенах девяти из одиннадцати покоев дворца, своего предназначения — пробудить в русском человеке интерес к западноевропейской форме осмысления окружающего мира — так и не выполнили.
Напрасно Петр I при посредничестве Ю. И. Кологривова и С. Л. Владиславича-Рагузинского закупал шедевры нидерландских мастеров, тратил огромные суммы на обучение в живописных школах Голландии и Италии талантливой молодежи, наприглашал из-за рубежа в Россию с десяток маститых художников. Дальше создания семейных портретных собраний затея не продвинулась. Разглядывать царскую коллекцию, а тем более украшать собственные жилища аллегорическими, религиозными или жанровыми сюжетами спешили единицы. Подавляющее большинство отнеслось к проекту царя-реформатора равнодушно. Монплезир пустовал. Спрос на услуги «малеров», как русских, так и заграничных, почти отсутствовал, посему они все стремились пристроиться на казенные работы по росписи дворцов и соборов. Неудачники из числа иноземцев возвращались на родину, россияне либо спивались, либо становились иконописцами.
Характерна судьба трех лучших петровских «пансионеров», обучившихся европейской живописной манере за границей, — Ивана Никитича Никитина, Андрея Матвеевича Матвеева и Михаила Александровича Захарова. «Гофмалера» Никитина в 1729 году лишили казенного жалованья, в 1732-м арестовали за связь с недругами Феофана Прокоповича, в 1737-м сослали в Тобольск, при возвращении из которого в 1742 году он и умер. Матвеев и Захаров устроились в команду живописцев Канцелярии от строений. Первый возглавлял ее до апреля 1739 года, второй — с апреля по август. Оба скончались молодыми в том же году, и, похоже, спиртное сыграло в этом существенную, если не решающую роль.
Вполне закономерен забавный эпизод, описанный академиком Якобом Штелином: по-видимому, в июле 1732 года в дни продолжительного отдыха в Петергофе императрица Анна Иоанновна пожелала осмотреть Монплезир. Естественно, прогуливаясь по анфиладе, она обратила внимание на картины и попросила объяснить ей смысл изображений. Увы, знатока не нашлось ни среди свиты, ни среди хранителей павильона…
Сама дочь Петра прониклась симпатией к западноевропейскому искусству с детских лет. Судя по всему, еще девочкой она помогала батюшке разбирать привезенные из Амстердама или Венеции раритеты и по ходу дела пристрастилась жить в их окружении. Спустя многие годы Елизавета Петровна помнила не только мизансцены затерявшихся картин из отцовской коллекции, но и стоимость некоторых. Не забыла государыня и о стремлении отца открыть картинную галерею в Санкт-Петербурге, в Летнем саду. Она размещалась в деревянном одноэтажном корпусе у Лебяжьей канавки, но проработала недолго. При Анне Иоанновне музей закрыли, а три сотни картин на время, пока рабочие артели не соорудят каменные палаты, сложили в какой-то гардеробной. Старое здание приспособили под часовню. Новое, впрочем, так и не построили…
В 1743 году Елизавета распорядилась разыскать утраченную коллекцию. Хотя Штелин датирует ее обнаружение 1744 годом, нашли пропажу раньше — в ноябре или декабре предыдущего. Согласно именному указу от 21 декабря 1743 года, «имеющиеся в ведомстве Камор-цалмейстерской канторы в наличности, живописной работы портреты и исторические картины, и другие куншты» отдавались «в смотрение и содержание придворному живописцу Гроту». Контора помимо прочего отвечала и за сохранность царского платья, то есть именно ей принадлежала гардеробная, приютившая в 1730-х годах вторую подборку картин царя Петра. Командовал учреждением камер-цалмейстер Д. А. Симонов. От него и получил обветшавшие, подпорченные шедевры «малых голландцев» немецкий художник Георг Христофор Гроот (1716–1749), второй придворный живописец — первым был француз Луи Каравак (1684–1754), принятый на русскую службу в ноябре 1715-го.
