Скандал явился первой трещиной в русско-австрийском альянсе, которая могла разрастись до пропасти, ибо горячие головы в Санкт-Петербурге настаивали на принуждении Австрии к «выдаче» необходимых Хорвату, по крайней мере, пятисот воинов. Пыл сенаторов и членов Военной коллегии остудили Елизавета Петровна и Бестужев-младший. 6 января 1752 года Иностранная коллегия официально известила Сенат, что государыня, считая требование от Вены «публичного вербунга» на 500 или тысячу человек нереальными («ненадежными»), предписала дипломатам пытаться добиться этого не ультиматумами, а «дружескими» уговорами, используя такие доводы, как возможность эмиграции недовольных сербов в басурманскую Турцию.
Нейтрализовав угрозу ссоры с союзницей, царица позаботилась о сведении к минимуму второй угрозы — конфликта с османами. Насколько она серьезна, выяснилось 26 декабря 1751 года, когда сенаторы выслушали мнение генерал-майора Хорвата (звание присвоено двумя днями ранее) о будущем сербской колонии: поселиться на правом берегу Днепра, в малолюдном степном анклаве, принадлежавшем России с 1739 года, под защитой «приличной крепости». Хорват попытался заинтересовать русских сановников проектом формирования двух гусарских и двух пандурских национальных полков — сербского, македонского, болгарского и валашского. Македонцы, болгары и валахи (румыны) в то время являлись подданными султана. Похоже, отсылая эмиссаров в Венгрию, генерал сомневался в успехе и позаботился о запасном варианте — наборе в собственный полк под видом сербов соседей по Балканам. 27 декабря Сенат одобрил все ключевые пункты доклада и придумал название колонии — «Новая Сербия».
Четвертого января 1752 года императрица узаконила сенатскую резолюцию и назначила главным командиром со стороны России генерал-майора артиллерии И. Ф. Глебова, а крепости дала имя Святой Елизаветы. Планировалось создание линии из трех цитаделей: в центре — большая (на четырех-тысячный гарнизон), на флангах — две поменьше (на две тысячи бойцов). В восточную цитадель преобразился форпост Мишурин Рог на берегу Днепра. Западный «шанец», южнее Архангельского городка, предстояло построить.
Хотя граничаров постарались максимально отдалить от турецких владений, а потому буквально прижали к границе с Польшей на узкой полоске от Архангельского городка (ныне Новоархангельск) через Новомиргород к Кременчугу, в Стамбуле перспектива появления сербской пограничной охраны и особенно земляной фортеции немногим южнее основной линии расселения вызвала настороженность. Из Крыма поползли слухи, что Ногайская и Буджацкая орды зимой совершат набег на новых соседей. К счастью, они не подтвердились.
Между тем «дружеское» давление на Марию Терезию принесло плоды: она согласилась отпустить в Россию тех, кому уже выписали или пообещали выписать паспорта. Именно в эту волну попал и подполковник Прерадович. На этом официальная иммиграция сербов в Россию закончилась. Немногие смельчаки, уезжавшие после них, рисковали головой и теряли имущество. А среди иммигрантов 1752 года произошел раскол: до половины офицеров и рядовых не желали служить «под командою Хорватовою», и прежде всего Шевич, который 24 октября добрался до Киева, приведя с собой обоз и около трехсот человек обоего пола.
Елизавета Петровна не преминула воспользоваться оказией — 2 ноября она распорядилась «сербенина Шевича с находящимися при нем… селить около Казани или в других местах по Волге» и прекратить практику выживания малороссиян из «Новой Сербии». Впрочем, попытка создать прецедент, чтобы со временем переманить в Поволжье всех сербов, провалилась. Сенаторы еще 23 сентября постановили: если оппоненты Хорвата откажутся жить в «Новой Сербии» или за Волгой, разместить их на Левобережье Днепра, в районе городов Тора (ныне Славянск) и Бахмута (ныне Артемовск). Проблему формирования полков решили 6 ноября 1752 года: скрепя сердце Сенат утвердил идею Хорвата, «выходящих из польской области волохов, молдавцев и болгар и прочаго православного греческаго народа людей… в Новую Сербию на поселение и в вечное Ее Императорского Величества подданство принимать». А фактическое изгнание за Днепр малороссиян, чьи дома скупали новопоселенцы, готовились признать де-юре. 20 ноября императрица формально капитулировала перед членами Императорского совета, уговаривавшими ее предпочесть казанской линии украинскую и не защищать подданных гетмана: предписала составить доклад и поднести ей на подпись. Фактически борьба за казанский вариант и интересы подданных гетмана продолжилась. 4 декабря Сенат намеревался вместе с Военной и Иностранной коллегиями уточнить дислокацию колонистов Шевича и Прерадовича. Конференция сорвалась по вине «заболевших» чуть ли не всем составом военных. Болели генералы подозрительно долго, а излечились сразу после того, как 22 марта 1753 года П. И. Шувалов от имени императрицы поинтересовался у сенаторов, по какой причине один из намеченных в ноябре для совместного обсуждения вопросов (подселение к сербам «природных» русских) до сих пор не рассмотрен.
Члены двух коллегий и сенаторы встретились 31 марта. На другой день выработали проект решения: ниже старой Украинской оборонительной линии учредить новую; сектор от места впадения в Днепр реки Самары до Бахмута поручить охранять полкам ландмилиции, а от Бахмута до Лугани — сербам Шевича и Прерадовича; крепость Святой Елизаветы строить на реке Ингул в четырех верстах южнее «владений» Хорвата. Судя по всему, царица надеялась склонить министров к уступкам, но 17 мая всё же санкционировала их резолюцию. Примечательно, что «бастовали» военные, а не дипломаты. А. П. Бестужев-Рюмин и М. И. Воронцов, устранив угрозу ссоры с Австрией, иных опасностей не видели и откровенно примкнули к общественному мнению, сочувствовавшему сербам, так что помогали императрице два члена Военной коллегии — С. Ф. Апраксин и П. С. Сумароков
.
Безоглядная солидарность с братским народом едва не стоила России больших неприятностей. Молчание Порты было обманчивым. Она не торопилась поднимать шум, пока отсутствовал веский повод — закладка крепости, зато обстановку в «Новой Сербии» отслеживала, не жалея денег на шпионаж. В октябре 1753 года активность османских разведчиков засекли подчиненные Хорвата и Глебова, о чем тут же было сообщено в Москву, где обретался двор. Между тем свыше двух лет сербских колонистов от татар охранял лишь Мишурин Рог. Проектирование «шанца» южнее Архангельского городка Сенат приостановил 2 мая 1754 года. Чертежи и сметы будущего Елисаветграда (ныне Кировоград) сенаторы утвердили 4 февраля 1754 года, а 12 июня началось строительство. Повод для протестов появился…
Четвертого июня 1754 года резидент в Стамбуле А. М. Обресков проинформировал реис-эфенди (главу турецкого МИДа), что русские приступают к работам в верховьях реки Ингул, а через день прислал карту с обозначением координат новой фортеции. 7 июня султан Махмуд I вынес вопрос на обсуждение правительства-дивана, а 8-го на совещании пять чиновников — верховный визирь Мустафа-паша, реис-эфенди, тефтердарь (государственный казначей), мехтупчий (государственный секретарь) и придворный географ — признали действия России недружественными и в перспективе опасными. «Ястребы» во главе с реис-эфенди предлагали разорвать отношения с соседней империей, то есть стояли за войну. «Голуби», предводимые тефтер-дарем, настаивали на дипломатическом давлении вместе с Австрией и Англией с целью прекращения строительства. Мустафа-паша выбрал второй вариант. Уже 11 июня он прозондировал позицию британца Джеймса Портера и цесарца Генриха Пенклера. Посланники заверили визиря, что крепость на Ингуле не нарушает условия Белградского трактата (1739).
