«Поскольку он довольно часто наведывался в этот город, чтобы послушать артиста, однажды случилось, что он провёл в Гамбурге больше времени, чем позволяли средства, и к моменту возвращения в Люнебург в кармане у него оставалось всего несколько шиллингов. Не проделал он и половины пути, как его обуял зверский голод; он зашёл на постоялый двор, и чудесные запахи, доносившиеся из кухни, сделали его положение в десять раз более тягостным. Он предавался своим горьким мыслям, как вдруг услышал скрип раскрывающегося окна и увидел, как оттуда выбросили несколько селёдок на кучу отбросов. От этого зрелища у него слюнки потекли — ведь он был настоящим тюрингцем! — и он, не колеблясь, набросился на рыбу. О чудо! Как только он начал их разделывать, то у каждой внутри нашёл по датскому дукату: благодаря этой находке он не только смог присовокупить к своему ужину жаркое, но и без особых забот совершить ещё одно паломничество в Гамбург, чтобы послушать господина Рейнкена. Самое необычное в этой истории, что неизвестный благодетель, который наверняка выглянул в окно, чтобы посмотреть, какому счастливцу достался его подарок, не полюбопытствовал узнать поближе этого человека и его особые обстоятельства».
Выдуманная или нет, эта история способна отбить аппетит! Нужно действительно сильно проголодаться, чтобы соблазниться рыбой, выброшенной в мусорную кучу. Но этот рассказ похож на евангельскую притчу, монеты являются из селёдок, как Христос превратил воду в вино или умножил хлебы… и рыбу! И хотя мы не знаем, кем был этот добрый самаритянин, оказавшийся в нужное время в нужном месте, он оказал большую услугу Баху, который к тому же ещё и Рыбы по гороскопу!
Что творилось в голове молодого Баха по завершении ученичества? Почему он внезапно решил уйти из Люнебурга весной 1702 года? Он мог продолжить учёбу в университете, но не сделал этого. Жалел ли он о своём выборе позже, заставляя своих собственных детей не бросать учения так скоро? Вполне возможно. Он мог бы и уехать за границу, во Францию или в Италию, манивших его своими музыкальными традициями, или отправиться в Вену, как Пахельбель. Но если его целью было сразу начать музыкальную карьеру, он не задумываясь выбрал для себя ремесло органиста. Теперь нужно искать вакансию.
КОЗА И ФАГОТ
ИЗ ВЕЙМАРА В АРНШТАДТ
1702–1707
Место органиста! Возможность наконец-то самому проводить службы в церкви и применить на практике всё, чему он научился у мастеров из Люнебурга, Гамбурга и других мест. Летом 1702 года Иоганну Себастьяну подвернулась первая вакансия. После кончины Г. К. Греффенхайна освободилось место в церкви Святого Якова в Зангерхаузене. Обстоятельства изначально складывались благоприятно для Иоганна Себастьяна: его кандидатуру поддержал местный бургомистр и купец Якоб Клемм, один из его друзей. Приходский совет единогласно высказался в его пользу, дело казалось уже решённым… Но в последний момент вмешался государь. Герцог Саксен-Вейсенфельс, местный правитель, протолкнул на место органиста некоего И. А. Кобелиуса (1674–1731) из своей собственной капеллы. Несправедливость, разочарование, возможно, упадок духа… То были другие обстоятельства периода ученичества, с которыми юному Баху пришлось столкнуться. Урок жизни, который он никогда не забудет.
Что произошло в последующий год? Надо признать, что мы сбились со следа. Прожил ли Иоганн Себастьян Бах какое-то время в Зангерхаузене? Вернулся ли на север, в другие города, чтобы утолить свою жажду музыки? Или же возвратился в родную Тюрингию, неудержимо притягивавшую к себе? Возможно, некая форма Heimatloss — ностальгии, тоски по родине — побуждала его возобновить семейные связи?
Как бы то ни было, он снова возник в 300 километрах от неё, в Веймаре, в марте 1703 года. Это возвращение в Тюрингию, в столицу княжества Саксен-Веймарского, но на сей раз не ради места органиста, а ради должности придворного музыканта. Брат герцога Вильгельма II, Иоганн Эрнст фон Саксен-Веймарский, примет его в свою частную капеллу — лакеем и скрипачом. К обязанностям музыканта добавилась работа секретаря: в те времена такое бывало часто.
Нам ещё представится случай подольше задержаться в Веймаре — городе, имевшем столь большое значение для истории музыки, литературы и Германии вообще. Но хотя Бах провёл при дворе всего полгода, он вплотную занимался органом, поскольку часто подменял капельмейстера Иоганна Эффлера, которому служил помощником. Если при дворе в Целле он открыл для себя французскую музыку, здесь предпочитали итальянский стиль. Во время этого первого опыта игры в оркестре, который подверг испытанию его способность переходить от одного инструмента к другому в зависимости от необходимости, он приобщился к сочинениям Торелли, Альбинони и Корелли, добавил к своей палитре новые краски и познакомился с кантабиле — характерной чертой стиля, пришедшего из-за Альп.
Благая весть пришла из Арнштадта. Летом 1703 года конный гонец въехал в ворота одного из замков герцога и спросил лакея-скрипача. Ему предложили опробовать на днях новый инструмент в Новой церкви — третьей церкви города, — построенный Иоганном Фридрихом Бендером (1655–1729). Об этом новом органе говорили уже так давно! Он был закончен через несколько лет после реконструкции старого здания церкви Святого Бонифация, сгоревшего во время большого пожара… в 1581 году! Бах уже знал об этом событии от родственников, проживавших в Арнштадте, в частности от бургомистра Мартина Фельдхауса. Надо полагать, что к восемнадцати годам он уже проявил способности хорошего органиста, если обратились именно к нему. Слава о нём, передаваемая по родственной сети, явно вышла за пределы малой родины.
В самом деле, Арнштадт не был для музыканта неведомой страной. Имя Бахов утверждалось там на протяжении нескольких поколений благодаря другой ветви этой семьи, неразрывно связанной с музыкой, родоначальником которой был Каспар Бах (1570–1640). Если фамилия Бах была уже у всех на слуху, нужно было сделать себе имя! Вернёмся на минутку к генеалогическому древу: у родоначальника Каспара, который сам играл на фаготе в городском оркестре, было четыре сына-музыканта: Мельхиор (1602–1634), Николай (1618–1637), Иоганнес (1602–1632) и Генрих (1635). В Арнштадте жил и Кристоф Бах (1613–1661) — дед Иоганна Себастьяна по отцу, тоже городской музыкант, а главное — его брат Генрих (1615–1692), органист церкви Богородицы, который оставил по себе долгую память. В этом же городе, но в разное время подвизались на поприще Stadtpfeifer’a братья-близнецы, дорогие сердцу Иоганна Себастьяна: его родной отец Иоганн Амброзиус и Иоганн Кристоф Бахи. Как трогательно сказано в «Некрологе», «оба брата так походили друг на друга во всём, даже в отношении здоровья и музыкальных способностей, что, если они были вместе, различить их можно было только по одежде». Наконец, мы знаем, что мачеха Баха, вторая жена Иоганна Амброзиуса Барбара Маргарета Кель, тоже была родом из этого города и вернулась туда после смерти мужа.
Решив не упустить шанс сделать карьеру, Иоганн Себастьян не заставил себя упрашивать. Он отправился в маленький тюрингский городок, отстоящий от Веймара на добрые четыре десятка километров. Хотя там имелся титулованный органист Андреас Бёрнер (1673–1728), который, как оказалось, был женат на дальней родственнице Иоганна Себастьяна, именно Бах будет испытывать орган и играть на нём в день освящения. За работу он получил «четыре талера в качестве вознаграждения и по одному гульдену в день на оплату расходов на проживание и пропитание» плюс «восемь гульденов и тринадцать грошей» за игру в день открытия. Надо полагать, что впечатление он произвёл превосходное и смог извлечь максимум возможностей из прекрасного инструмента с двумя клавиатурами, над которыми было установлено странное колесо с колокольчиками — Cymberlstem, раз ему предложили место органиста… Получив эту должность, Иоганн Себастьян был наверху блаженства. Ему впервые был обеспечен материальный достаток, но то была и первая возможность стать независимым музыкантом, несмотря на строго определённые рамки. А ещё — тайный реванш за первое упущенное место из-за каприза князя.
