В данном случае, как утверждают большинство биографов, Бах был искренен и ничуть не стремился воспользоваться ситуацией в корыстных целях. Бесспорно, торговался он ожесточённо, однако не намеревался манипулировать людьми. Кстати, он оправдывался: напомнив, что обсуждал жалованье в расчёте на место, которое не намеревался занимать всю жизнь, он возражает на обвинения в двойной игре:
«Из всего этого отнюдь не следует заключать, будто я для того выкинул такой номер перед высокочтимой коллегией, чтобы добиться от моего всемилостивейшего господина прибавки к жалованью, ибо оный и без того уже так много оказал мне милостей за мою службу и моё искусство, что ради увеличения своего жалованья мне не пристало ездить в Галле. Так что сожалею, что столь несомненные увещевания коллегии имели весьма сомнительный исход, и добавлю ещё вот что: получи я в Галле столь же хорошее жалованье, как здесь, в Веймаре, неужели же я не предпочёл бы тамошнюю службу здешней?»
Бах обращается здесь к Августу Беккеру из Галле, лиценциату права. Но в данном случае настоящим юристом, который обосновывает справедливость его точки зрения, выступает сам Бах. Из его объяснений становится понятно, что между двумя сторонами возникли трения, однако теперь картина нам ясна. Бах не будет жалеть о месте в Галле, а консистория не станет долго на него злиться за неудавшиеся переговоры. Уже в мае будет назначен новый органист — Георг Мельхиор Гофман… а два года спустя маэстро Баха пригласят осмотреть и опробовать новый орган! Репутация виртуоза стёрла дурные воспоминания о деловых переговорах.
С Иоганном Себастьяном обошлись очень хорошо. После тщательного осмотра, проведённого вместе с Иоганном Кунау и Кристианом Фридрихом Ролле, о чём был составлен наиподробнейший отчёт, уделяющий большое место юридическим вопросам, трёх приятелей накормили сытным обедом:
Блюдо из говядины
Щука под соусом с анчоусовым маслом
Зелёный горошек
Картофель
Два блюда шпината и цикория
Жареный бараний окорок
Салат из горячей спаржи
Латук
Редис
Свежее масло
Жаркое из телятины
Варёная тыква
Оладьи
Лимонные цукаты
Вишни в собственном соку.
Вот как кормили экспертов на заре века Просвещения. Каким далёким казалось то время, когда Иоганн Себастьян довольствовался селёдкой на набережных Гамбурга! Теперь он уважаемый музыкант, которого ублажают. Однако его будущее зависит не только от него самого. На шахматной доске перемещаются и другие фигуры…
1715 год. Метеор промелькнул и исчез: в 20 лет юный герцог Иоганн Эрнст отдал Богу душу вскоре после отъезда из Веймара. А он столько играл в оркестре, делясь с музыкантами своей любовью к итальянскому стилю… Хотя Иоганн Себастьян ещё не сочинил кантату «Ах, как мимолётна, ах, как ничтожна [жизнь]» («Ach wie fliichtig, ach wie nichtig»), в которой быстрый темп вступительного хора создаёт представление об этой мимолётности, он потрясён до глубины души. Он потерял покровителя, и эта утрата словно положила конец периоду приятной жизни в Веймаре.
Обстановка при дворе серьёзно осложнилась из-за вражды между двумя герцогами — как в личном, так и в политическом плане. А расплачиваться пришлось бедным музыкантам из придворной капеллы: разъярённый герцог Вильгельм Эрнст запретил им играть в Роттершлоссе у своего племянника. Герцог оказался завистливым богом, не терпящим возражений. И вновь, почти как в Мюльхаузене, концертмейстер Бах оказался между двумя конфликтующими сторонами. Как и тогда, он сделал выбор не в пользу сильного, а в пользу того, к кому его влекла дружба и кто мог обеспечить свободу его искусству. Вместо того чтобы подчиниться приказам Вильгельма Эрнста, Бах принял сторону Эрнста Августа. Продолжал ли он играть в его замке? Доподлинно мы этого не знаем. Тем не менее он перешёл к пассивному сопротивлению и практически не сочинял больше кантат, в частности в 1716 году… В определённом смысле концертмейстер объявил забастовку!
Что это — неосторожность, недостойная шахматного игрока? А положение обострилось донельзя. На беду Иоганна Себастьяна, ревнивый князь проведал о неудавшихся переговорах с Галле: мало того, что он был зол на Баха, который намеревался уйти от него, так ещё и пиетисты были ему не по душе! Какого чёрта этот осёл концертмейстер делал в притоне еретиков!.. Ответные меры последовали незамедлительно. В феврале 1716 года умер капельмейстер Дрезе, и Бах думал, что по логике вещей это место перейдёт к нему. Более того, чтобы вернуть благорасположение герцога, он вновь принялся сочинять кантаты, но напрасно. Герцог смотрел на дело иначе и заставил его заплатить за неповиновение: должность капельмейстера была предложена Георгу Филиппу Телеману, а когда тот отказался, досталась сыну Дрезе — известной бездарности, в пользу которого говорило лишь его имя… Для Баха это означало оскорбление сродни пощёчине. И он стал жертвой происков ещё одного семейства — клана Дрезе.
Снова нужно искать достойный выход, причём тайно. И попытаться при этом улучшить своё положение. Однако теперь — возможно, из-за своей известности и укрепившегося положения в обществе — Иоганн Себастьян заводит новые связи уже не при посредстве своих родственников. В шахматной игре нужно считаться и с королевами! Мы знаем, что он предпочёл герцога Эрнста Августа, а тот в начале 1716 года женился на княгине Элеоноре Вильгельмине Ангальт-Кётенской (1696–1726). Вероятно, именно через неё Иоганн Себастьян познакомится с её братом, князем Леопольдом Ангальт-Кётенским. Тот неоднократно слышал игру Баха в Роттеншлоссе, его сестра и зять расхваливали достоинства музыканта. И потом, вот прекрасный случай посмеяться над занудой Эрнстом Вильгельмом…
Поскольку всё держалось в тайне, мы ничего не знаем о ходе переговоров. Но в итоге Бах получил место капельмейстера при дворе князя Леопольда с жалованием и 400 гульденов — вдвое больше, чем получил в Неймаре. Неизвестно, сколько продолжалось обсуждение, — несколько недель или месяцев. Официальное назначение состоялось 5 августа 1717 года.
Пока что ничего не просочилось наружу. Возможно, для отвода глаз будущий капельмейстер из Кётена поддерживал кое-какие связи с Дрезденом, а может, просто хотел прославиться и там? В самом деле, чего стоит его репутация виртуоза, если не подвергать её испытаниям через конкурсы и состязания? Слава богу, если в XVIII веке до сих пор чуть что хватаются за шпагу, как показывает эпизод в Арнштадте, существуют и более мирные поединки — для пиара, как мы сказали бы сегодня. Если Реформация породила публичные диспуты между католическими и протестантскими богословами, почему бы музыкантам не состязаться таким же образом в своём искусстве? Эту практику иллюстрирует знаменитый эпизод из жизни Баха, хотя свидетельства расходятся и точные факты установить теперь трудно.
В сентябре 1717 года дрезденскому скрипачу и концертмейстеру Волюмье (1670–1728) было слегка не по себе. Не то чтобы ему плохо жилось при дворе католического короля Польши и курфюрста саксонского Августа II Сильного. Всё гораздо прозаичнее: в Дрезден явился соперник, способный занять его место, которому двор только что предложил должность органиста, пообещав огромное жалованье в тысячу талеров. Претендент — французский музыкант, очень известный в то время Луи Маршан (1669–1732). Его слава, наряду со славой Куперена и Гриньи, пересекла границы и свидетельствовала о престиже французской школы органа, к которой Бах приобщился при дворе Целле. Маршан, служивший органистом в нескольких парижских церквях, поступил потом в королевскую капеллу Версаля. Великий артист? Конечно. Но его человеческая низость перечеркнула это качество! Дурной муж, третировавший свою жену, расставшийся с ней и отказавший ей в алиментах; интриган, не отступающий перед самыми подлыми ударами ради удовлетворения своих профессиональных амбиций. Уехав в 1714 году из Франции, он решил попытать счастья в Германии, стучась в разные двери, в том числе и дрезденского двора.
