Конечно, всё это мелочи, но когда их много, прощай, покой.
Несмотря на придирки, которые сегодня назвали бы преследованием, Бах сохранил способность и даже свободу путешествовать, чтобы развеяться. «Уехал сам, не испросив отпуска!» — возмущался совет, однако так было не всегда. Баху попросту требовалось заработать масло к куску хлеба, чем-то дополнить своё скудное жалованье, перехватив денег на «акциденциях»: похоронах, свадьбах или юбилеях. И конечно, он не забывал о своих дорогих органах: в ноябре 1723 года он в Штёрмтале — исследует инструмент, который соорудил мастер Гильдебрандт. В июне следующего года осматривает органы в церквях Спасителя и Святого Иоанна в Гере — творения мастера Финке.
Орган проложил ему дорогу в профессию, и теперь Бах даёт успешные концерты, например в Дрездене, куда ездил неоднократно. В сентябре 1725 года он дал два концерта в церкви Святой Софии и вновь вернулся туда в сентябре 1731-го. После унылой жизни в Лейпциге и однообразной церковной музыки так приятно снова вкусить успех!
Современник М. Г. Фурман так отозвался об органисте Бахе:
«Я имел счастье слышать всемирно знаменитого господина Баха. Я думал, итальянец Фрескобальди один поглотил всё клавирное искусство, а Кариссими мне представлялся самым привлекательным органистом; однако если поместить обоих итальянцев — вместе с их искусством — на одну чашу весов, а немца Баха на другую, то последний настолько перевесит, что те двое просто взметнутся в воздух»
[29].
Если бы кантор мог послать подальше власти, магистратов, ректоров, проповедников и иподиаконов, жизнь была бы намного проще.
Но чаще всего смерть лишает тебя друзей. Первые годы в Лейпциге омрачились утратами близких. А в ноябре 1728 года кантор узнал о смерти в Кётене своего дорогого князя Леопольда. «Плачьте, дети, плачьте на всей земле» («Klagt, Kinder, klagt es aller Welt») — так называется траурная кантата, которую он напишет через четыре месяца после смерти князя. Вероятно, Иоганн Себастьян Бах поехал в Кётен вместе с Анной Магдаленой и Вильгельмом Фридеманом. Похороны затянулись, захватив часть ночи; даже при свете факелов было темно, и мрак способствовал полагающейся по случаю скорби, а также раздумьям о смерти и загробной жизни. «Реформатская церковь и Собор» приняли последние почести, воздаваемые князю. Кантата не сохранилась, но похоже, что в неё вошли большие куски из «Страстей по Матфею» и «Траурной оды». И тут нет ничего возмутительного. Для дражайшего покойного Леопольда вечный капельмейстер кётенского двора отобрал самое лучшее.
К счастью для него, жизнь состояла не из одних лишь похорон.
КОФЕ, БОГИ, КРЕСТЬЯНЕ
Кантаты каждую неделю, великие «Страсти», Kirchenmusik, которую надо сочинять постоянно, ежедневный, зачастую неблагодарный труд в школе Святого Фомы — вот из чего складывалась жизнь кантора, ложась на его плечи тяжким грузом. Однако не следует думать, что он замкнулся в церковной музыке и ханжеском благочестии, лишивших его радостей жизни. Нет, это значило бы втискивать его мощную личность в слишком узкие рамки. А главное — плохо знать человека эпохи барокко, предтечи века Просвещения, который вёл «двойную жизнь», по выражению Альберто Бассо: «Одна — под знаком Бога, она проходит в ожидании Царствия Небесного, когда чувства молчат; другая готова наслаждаться красотой и милыми радостями каждого дня». Хотя в те времена различие между светским и духовным не было таким значительным и важным, как сегодня, разве можно сбросить со счетов зов человеческой плоти?
Надо проследить за Бахом в другой его ипостаси, в его другой, возможно параллельной, жизни, которая не противостоит первой, а обогащает её, послушать другой его голос.
Если жителю Лейпцига начала XVIII века захочется просто-напросто расслабиться, а то и просветиться — где можно послушать хорошую музыку? Конечно, существуют церковные службы, духовные песнопения, заурядные или праздничные, торжественные, но нельзя же проводить всё своё время в молитве, в строгих стенах церкви! Так вот: в городе, где с 1720 года больше не было оперы и где лютеранская вера установила свои суровые порядки, музыкальное искусство находило слушателей на улицах и в кафе.
Ах, дорогие слушатели! Местные, а порой и пришедшие издалека! Дорогие обыватели, мужчины и женщины, которым можно доставить немного радости среди жизненных невзгод… Какая перемена для Баха после церковных собраний или общества князей, герцогов и королей, церковнослужителей, которые слушают его и судят о нём беспощадно! Бах не заставил себя упрашивать и сразу принял предложение возглавить лейпцигский Collegium Musicum. Это прекрасное учреждение объединяло музыкантов и студентов университета, добиваясь от них высокого уровня исполнения. Это тебе не школа церкви Святого Фомы с её голодными «сачками»-учениками! Оркестр был основан лично Телеманом в 1702 году, и несколько лет спустя он не без гордости писал: «Сей Collegium, хотя и состоит преимущественно из студентов, числом до сорока, доставляет величайшее наслаждение для слуха; в нём есть все инструменты, а большинство музыкантов ещё и превосходные певцы». Сорок музыкантов! Ими надо дирижировать, управлять, с необходимой строгостью заставлять репетировать, и Иоганн Себастьян будет заниматься этим в 1729–1737 годах, а потом в 1739—1744-м.
К счастью для жителей Лейпцига, оркестр, созданный в 1702 году, стал примером для подражания. Уже в 1708-м Иоганн Фридрих Фаш основал другой Collegium Musicum, которым во времена Баха руководил его соперник Гёрнер. Пока магистраты в 1743 году не решили объединить оба оркестра, чтобы они выступили в Гевандхаусе, те увлечённо соперничали друг с другом. В более широком плане эти начинания вписывались в общеевропейские тенденции: в Италии оркестр сложился вокруг Вивальди, а во Франции были известны «Духовные концерты»
[30] Филидора. Это движение приняло большой размах и определённым образом способствовало приданию концертам светского характера.
Но где же играть? Да в кафе, куда может прийти любой, а Бах так любит побыть среди людей! Он ведь живёт не только в храмах среди органов, он свой человек в этих заведениях, куда приходят отдохнуть, пообщаться, поговорить. Наступал век Просвещения, множество мировоззренческих и духовных убеждений были готовы пошатнуться, и кафе стали своего рода «злачными» местами, где подавали не только спиртное, но и горячий, чёрный, возбуждающий напиток, повсюду производивший фурор. Как тут не поверить, что он горячил умы и внушал странные мысли? Даже в Лейпциге время от времени кое-кто из членов университета порой высказывал неортодоксальные мысли о религии, критиковал завышенные налоги или плохую музыку… Так было и в кафе Циммермана, носившем имя своего знаменитого владельца.
