– Там ты не будешь счастливее, – не сдавалась Розали. – Но если то, что ты говоришь, правда и у тебя действительно нет своего места, значит, ты вполне можешь реализовать то, что я тебе предлагаю – ты подходишь для того, чтобы выйти замуж за барона, равно как и за пекаря.
– Нет ли здесь небольшого преувеличения?
– Ты не обычный человек. У тебя свои правила, свой образ мыслей и чувств. Ты гораздо лучше тех девочек, которым завидуешь, гораздо более интересна и достойна любви, чем они. Ты… – Розали замолчала и беспомощно посмотрела на нее. – Ты Мирей Жермен.., в тебе много всего… В Тебе есть все, и тут ничего не поделаешь.
Мира долго молчала, вновь и вновь обдумывая сказанное. С врожденной практичностью, выработанной многими поколениями француженок, она начала осознавать всю бесполезность сожалений о том, чему не суждено произойти.
Она это она, и, как заметила Розали, ничего нельзя изменить. Не лучше ли извлекать пользу из сложившейся ситуации? И есть ли другой, реальный выход?
– Да, это так, – сказала она с усталой улыбкой, – я Мирей Жермен… Бывает и хуже, правда?
* * *
– Ты следуешь требованию Джулианы, – сказал Алек, поднимая голову от письменного стола.
Поправляя галстук, Карр вошел в кабинет Алека. Обстановка кабинета была по-спартански простой, выдержанной со спокойной симметрией, свойственной египетскому стилю. Широкий стол красного дерева стоял между двумя окнами. Алек проводил здесь много часов за работой как над своими архитектурными проектами, так и над финансовыми документами семьи. Он принял на себя эти обязанности в восемнадцать лет и полностью контролировал все вопросы, касавшиеся поместий Фолкнеров и их собственности.
– Она твоя мать, – резонно заметил Карр, склоняясь над столом Алека и заискивающе улыбаясь. – Она хочет видеть тебя… Когда ты приезжал последний раз? Три месяца назад?
– Два.
– Когда бы это ни было, она недовольна. Она сказала, что ты выглядишь бледным и худым…
– Когда ты перестанешь служить посыльным моей матери за карманные деньги? – разозлился Алек. – Неужели нельзя найти ничего лучше, чем…
– Подумай как следует. Тебе надо поправить здоровье, набрать прежний вес и вернуть нормальный цвет лица.
– Когда я захочу, чтобы мне поставили диагноз, я позову врача.
Алек знал, что выглядел нездоровым во время последней поездки в имение Фолкнеров. Несколько недель беспрерывной пьянки не могли пройти бесследно. После тяжелого разговора с Мирой во время катания на санях он исчез из Лондона на целый месяц, стараясь утопить в вине воспоминания и тоску о ней. Он проводил ночи за игорным столом в Бруксе, отправляясь спать с первыми лучами утреннего солнца и вставая поздно днем. Но как бы он ни уставал, в снах его преследовали видения, которые он старался прогнать. Его лицо приобрело нездоровую бледность, под глазами появились темные круги, взгляд стал мрачным, а губы плотно сжатыми.
Но когда зима закончилась и пришла весна, очнувшись, он оглядел себя и остался недоволен. Он не Байрон, чтобы вздыхать и тосковать по женщине, которая безразлична к нему.
Он никогда не впадал в продолжительную меланхолию, он не был лениво-безразличным денди и в конце концов вернулся к присущему ему образу жизни, снова стал самим собой. Он перестал много пить, снова стал совершать прогулки верхом, общаться с более приличной публикой, чем его приятели по карточной игре и денди в Бруксе. Теперь он приходил в клуб только для того, чтобы поужинать. Он снова окреп, его здоровье поправилось, и внешняя перемена была очень заметна. Если бы только можно было так же легко изменить свой внутренний мир, как он изменил свою внешность. Алек не мог обманывать себя, притворяясь, что другая женщина может заменить Миру.
– Можешь сказать матери, что в конце недели я приеду в поместье навестить ее.
– Она будет очень довольна, – сказал Карр, усмехнувшись.
– Что-то еще? – спросил Алек, чистым пером чертя на своей руке невидимый рисунок.
Улыбка Карра изменилась, стала более напряженной и настороженной.
– Да. Я хотел задать тебе один вопрос. Я недавно разговаривал с Жюлем Йеттом, ты его знаешь – такой высокий, он всегда ходил с Холтом…
– Я помню.
– Я спрашивал всех подряд. Ничего интересного, но кое-чем я заинтересовался. Я разговаривал с Йеттом о Холте. Понимаешь, воспоминания прошлых дней.., и Йетт рассказал кое-что, чего я не знал раньше.
Взгляд серебристых глаз Алека стал пронзительным.
– Что он сказал?
– До того как его убили, Холт был у одной молодой женщины по имени Лейла, которая много значила для него.
Йетт сказал, что Холт просто бредил ею. В разговорах со мной Холт никогда не упоминал о ней, хотя обычно он не упускал возможности похвастаться своими мужскими победами. Но по всему было ясно, что эта женщина имела на нею особое влияние – Йетт предполагал, что Холт собирался на ней жениться.
– Да. – Алек не сдержал своего раздражения. – Кому теперь до этого есть дело?
– Мне. Каково ее полное имя? Холт называл его тебе?
– Я не помню. Это так важно?
– По словам Йетта, Лейла исчезла за неделю до убийства Холта. Исчезла так, словно была стерта с лица земли, будто ее никогда не существовало. – Карр был явно взволнован собственными предположениями. – Если бы я только мог выяснить; что с ней случилось, это объяснило бы тайну смерти Холта. Я знаю, я чувствую это!
Алек удивленно смотрел на него. Он не мог отмахнуться отелов кузена. Он тоже чувствовал, что исчезновение Лейлы как-то связано с тем, что потом случилось с Холтом.
– Лейла Холбурн, – тихо произнес он.
– Холбурн. Ты.., ты уверен? – взволнованно переспросил Карр.
– Да, я уверен. Я никогда не видел ее, но Холт постоянно говорил о ней.
– Я должен разыскать ее семью, поговорить с ними – может быть, она нашлась, или они смогут сказать мне…
– Нет. – Алек откинулся в кресле, положив ноги на край стола и задумчиво разглядывая свои сапоги. – Нет, я сам сделаю это. – Его авторитет в семье был непоколебим, и ни один мужчина, даже его дядя, не мог оспаривать его решений. Но неожиданно он поднял на Карра свои серые глаза и медленно продолжил:
– Если ты не возражаешь.
Карр побледнел, пораженный услышанным. Алек ждал, что последуют вопросы, предложения, возражения. Раньше это было привилегией одного Холта, и Карр прекрасно это знал.
– Нет, я не возражаю, – сказал он, но не смог удержаться и добавил:
– если ты разрешишь мне присоединиться к тебе.
К радости Карра, Алек лишь рассмеялся:
– Почему бы нет?
Он обнаружил, что общество кузена ему совсем не в тягость, как раньше. Карр очень отличался от Холта, но в его характере присутствовала какая-то безрассудная смелость, которая начинала нравиться Алеку.
