– Нет, – мотает головой Приходька. Я оглядываюсь на свою парту. Там Страшный сидит и смотрит на меня своими глазами страшными. Обиженными.
– Ну и свинья ты неблагодарная, – говорю я Приходьке. – Понял? Свинья самая настоящая. Ну-ка хрюкни! А?
– Я хрюкать не хочу, а поговорить с тобой хочу, – стоически выдаёт Приходька.
– Сначала хрюкни! – повышаю голос я. – Хрюкни, потом будем разговаривать! Ты хоть знаешь, какой у меня был скандал из-за тебя? Они хотели подавать в суд! Тебе твои не рассказывали? Твои мама и папа, они к нам приходили, чуть с моими не подрались… А я им тогда пригрозила…
– Тихо, – говорит Приходька, осторожно оглядываясь на русичку и на Страшного. – Пойдём выйдем.
И вот тут-то он берёт меня за руку. Ну хоть что-то. А может быть, он просто знает, что это сработает. Что я пойду за ним.
Ну и правильно. Правильно. Пора уже рассказать, что произошло. Пусть знает, чем мне обязан.
Моя трость стучит по мрамору лестницы, но в шуме перемены никто не обращает внимания, кроме младшеклашек, которым весь мир в новинку. Мы останавливаемся на лестнице между третьим и четвёртым этажом. На четвёртом этаже только спортзал и раздевалки. Поэтому сюда редко кто заглядывает, если нет физры. Значит, нас не подслушают.
– Зачем ты это делаешь? – выдыхаю я.
– Что делаю? – у окна, на свету, глаза Приходьки совсем ледяные, прозрачные. – Я ничего не делаю.
– Вот именно, ничего не делаешь. Ничего не делаешь, чтобы всё стало как раньше.
– Оно не может стать как раньше.
– Я тебе не гожусь теперь, значит?
Ну зачем я говорю очевидные вещи, зачем, зачем, зачем? Можно было бы не произносить этого и оставить всё как есть, в болезненном противном равновесии, оно бы как-нибудь затёрлось, может быть, оно бы стало нормально. Но теперь я говорю это, и всё катится к самому плохому исходу.
– Они хотели в суд подать, – повторяю я, хотя этот аргумент всё только усугубит. – Мама с папой хотели подать в суд, чтобы у тебя была уголовная ответственность. Я им не позволила. Я орала на них так, что у меня чуть не лопнула голова. А они на меня. Потом они испугались, что мне совсем плохо станет. Я тогда только после сотряса была.
– Ну что ж, я поставлю тебе памятник, – пожимает плечами Приходька.
– Просто сделай как раньше, – безнадёжно говорю я. – Мы можем просто дружить. Хотя бы.
– А ты думаешь, с тобой сейчас у кого-то получится дружить? Ты же изменилась, не понимаешь? Ты такая стала… – Приходька мотает головой, затем отворачивается, сжимается весь.
– Всё, из-за ноги я теперь второй сорт? – я медленно поднимаю трость и веду ею по перилам. Тыр-тыр-тыр-тыр.
– Да не в ноге дело. Просто ты другая теперь. Злобная, как…
Вот уж тут я не дала ему договорить, я его стукнула по коленке. Не так сильно, как хотела, камеры же кругом, охранник сразу прибежит разнимать дерущихся. Ну и пошла прочь, палкой стуча. Он даже не дал сдачи, а мог бы и врезать, хоть какое-то общение. Но всё очевидно. Наши отношения теперь невозможны даже в виде драки.
Те уроки, которые у нас дальше, – алгебра, черчение, экономика – проходят практически даром. То есть совсем зря. Ничего полезного я усвоить не могу, каждую секунду я лезу в телефон и удаляю, удаляю, удаляю фотки и публикации.
А как их много накопилось с прошлого лета, ужасно много. И всё не сразу, на поверхности, а закопано глубоко, погребено где-то под грудой другой информации, всякими картиночками. Я напрягаюсь изо всех сил, напрягаю внимание, ищу среди тысяч картинок ненавистную рожу, иногда там две рожи вместе – его и моя. А иногда никаких рож нет, но фотки тоже имеют отношение к прошлому лету, к ненужному лету. Такие неочевидные фотки найти сложнее всего, я выискиваю по цветовым пятнам, не всматриваясь особо, удаляю те, где есть полынь, жёлтая плитка, вот ведро с шифером вижу, тоже удаляю, мы тогда шифер в костёр кидали, искры, искры. Да, костёр тоже нужно удалить. А вот это пошёл заброшенный санаторий, серые комнаты, отслоившаяся штукатурка, пузырьки из-под лекарств в аптечном пункте, запылённые и грязные. Старое продавленное кресло, когда-то красного цвета. Наверное, в нём мог сидеть главный врач. А на фотке там сидит Приходька. Важный, как пингвин. Нет, пингвины не важные, они суетливые такие.
– Женя? Тебе плохо? Что ты плачешь?
Ну вот, а я так замечательно держалась. Так здорово вымещала злобу на фотографиях. И всё равно к концу экономики моя оборона прохудилась. Сижу, значит, и слезами подтекаю, тупо смотрю в телефон.
– Тебе кто-то что-то написал? Нужно выйти? – экономичка никогда не отбирает телефоны, а теперь вот даже позволила себе такое послабление, думает, что меня кто-то обидел в чатике.
– Да, умыться, – еле слышно говорю я, и даже не говорю, а просто рукой с телефоном показываю в сторону выхода. Она кивает.
В туалете я изо всех сил тру морду мылом. Пусть будет красная, и к чёрту макияж. Уже всё равно совсем. Пусть всё во мне соответствует одно другому. Трость, нелепая шапка, розовый пуховик, красные щёки, опухшие веки, бессмысленный взгляд. Что ещё остаётся? Надо соответствовать. Надо быть тем, кем люди тебя упорно считают. А то можно помереть от тоски, доказывая, что ты не то, что в тебе видят.
Глава 5
Вечер разумных ответов
Вышла после уроков и завернула за школу, чтобы не ждать Дашу возле ворот, чтобы не шлялись мимо меня все, кому не лень, не пялились. Просто стою у чёрного хода рядом с лопатами дворника и тыкаю тростью в глубокий снег. Трость оставляет смешные круглые следы. Я пишу большими буквами: «ПРИХОДЬКО» и не успеваю дописать «ДУРАК», появляется Даша и сразу командует:
– Поехали скорее, у меня вечером ещё дела.
Деловая какая нашлась. Нет уж, извини, взялась развлекать больного человека – так отложи все свои дела, часом веселья тут не отделаешься, за мой счёт не так-то легко чувство собственной важности повысить.
Это я не произношу вслух, естественно. Даша смотрит на надпись на снегу и морщится. Прежде чем она успевает спросить, я хватаю лопату дворника и разрыхляю снег на месте надписи.
– Немного помощи родной школе, – говорю я.
– Тебе нельзя так напрягаться! – волнуется Даша.
– Давай ещё сосульки с трубы посбиваем, – предлагаю я.
Однажды в детском саду воспитательница предложила построить вертолёт из снега. Мы думали-думали, да так и не придумали как, только я построила стекло кабины пилота из частокола сосулек. Хотя стекло лучше из большой льдины делать, скоро на реке такие будут. Можно весной пойти на пляж и построить там стеклянный вертолёт…
– Пошли, давно пора! – тянет меня за руку Даша. – Ты любишь шведский ресторан в мегамолле?
– Очень, особенно чесночный хлеб.
– Фу-у! – похоже, сегодня я приношу Даше одни разочарования. Больше она меня с собой никуда не возьмёт.
