– Жесть, открывай давай, – доносится голос Мани.
Я не всегда терплю, когда меня называют Жестью, но от Мани нормально, потому что мы братюни. И потому что я ей могу отомстить, я-то её в ответ называю Маньяком. Это давно повелось, я даже не помню, почему так. Маня – Маньяк, звучит похоже. А Лену мы зовём Мафией за пристрастия. Но она не откликается.
Замок щёлкает, впуская Маню внутрь. Она быстро скидывает распахнутую дублёнку прямо на пол, практически ставит её, прислонив спиной к двери. И повисает на мне, потому что соскучилась. Маня неумеренно любит обниматься (ещё и поэтому она Маньяк). Поцарапала мне очками щёку.
– Жесть! – радуется Маня. – Куда ж ты пропала? Почему так долго не виделись?
Точно долго не виделись, у неё на плечах какая-то накидка мохнатая, которую я бы никогда не позволила ей купить.
– Да как-то… Дичилась, – нахожу подходящее объяснение.
Дичиться мы с Маней любим обе. Она иногда даже в соцсети не выходит, потому что дичится. Не хочет, чтобы кто-то видел, что она онлайн. Говорит, что это ворует душевные силы. Я представила энергетического вампира, который пялится на аватарки людей и выкачивает из них энергию. Представляла недолго, а потом попробовала стряхнуть Маню с себя. Она легко отлепилась, видимо, уже насосалась моей энергии, и стала перед зеркалом поправлять волосы. Я тем временем что делаю? Правильно, вешаю неимоверно тяжёлую Манину дублёнку, Маня же сама не озаботилась этим вопросом. Ещё бы эту мохнатую гадость, то есть накидку, у неё отобрать, но она, наверное, будет кусаться. Не накидка, Маня будет кусаться. Маньяк же…
Я возвращаюсь в комнату. Лена сидит за столом, подперев голову руками. Рядом с Леной стоит трёхлитровая банка, в которой плавают мутные хлопья. Похоже на аквариум с… не знаю с чем. С какой-то органикой. Надеюсь, содержимое Лениной банки не вылезет наружу и не слопает всех вокруг.
– Это что? Огурцы солёные?
– Это маринад, мясо маринуется уже три дня, и, похоже, мама собиралась хранить его вечно, – объясняет Лена, не убирая рук от подбородка. Что-то она подавленная какая-то, будто её саму замариновали.
– У тебя утомлённый вид. Может, тебе накраситься?
– Я в этом разочаровалась, – машет рукой Лена. – Мою жизнь могут улучшить только деньги.
– Я тебе сделаю новый макияж, – врывается в разговор Маня, размахивая мохнатой накидкой. – Очень модный, модильяни называется.
– Можете брать мою косметику, я пока пойду мучить оленину, – говорю я, забирая банку.
Лена и Маня пересаживаются к трюмо, где стоят мои банки и склянки. Мой бьюти-сет. Я, кстати, тоже почти что в этом разочаровалась, в макияже. Если внутри не в порядке, макияж не помогает стать лучше. Люди любят не когда ты красивая, а чтоб ты была красивой для них. А как я могу быть для них красивой? Как я могу улыбаться специально? Не тот период в жизни, чтоб заставлять себя делать всякую ерунду. Разве что нарисовать клоунскую улыбку, вот это можно.
Я тащу подозрительно холодную банку на кухню. Лена несла мясо по морозу, в маринаде – вот сейчас я её открою, а там куски льда плавают, наверняка, наверняка. Маринад бултыхается возле моего сердца, бьётся в стеклянную стенку банки, это неожиданно пафосно и патетично. Помню, один раз съела фишбургер и колой заполировала, и нужно было быстро подниматься и куда-то спешить. Я вышла из бургерной, бегу – и внутри такое ощущение, так нехорошо мне, будто я влюбилась, а это просто кола давление повысила и бургер плохо улёгся в желудке. Мне становится смешно. Одной рукой я тащу банку, а другой смотрю в телефоне, как приготовить оленину для пиццы, и по всему выходит, что её надо варить минимум полтора часа. Дёргаю дверь на себя не глядя, она распахивается…
Макс и Даша!
Я про них забыла. Дверь открылась на всю ширину, ударилась об стену и произвела знатный грохот, но Макс и Даша по-прежнему спят. Они вообще живые?
У меня была знакомая девочка, которая рассталась с парнем, потому что он приходил к ней домой просто спать. После школы придёт, поест и заваливается на три часа. Встаёт вечером, когда родители вернутся, и отправляется домой. Никакого общения не получается. Помимо спанья он ещё ухитрялся встречаться с другой девушкой – по выходным, когда не надо было отсыпаться, но это детали.
Я стараюсь не шуметь. Ставлю кастрюлю с водой на огонь, делю мясо на более-менее небольшие куски. Маринад, похоже, просто солёная вода с морковкой и луком. Мелкие кусочки морковки я брезгливо счищаю с мяса: не люблю морковку, я хищник.
Оленина наконец варится, этот факт немного утешает. Макс улыбается во сне идиотской улыбкой, прижимая к себе Дашу. Она лежит головой у него на груди, щека сплющилась, и губы смешно вытянулись трубочкой. Хочется прицепить ей слюнявчик, чтобы картина была завершённой.
– Интересно, ещё кто-нибудь придёт? А то всё же хочется пиццу, а оленина вариться будет два часа, – жалуюсь я, возвращаясь в комнату.
– Посмотри в чатике, у меня руки замазаны, – просит Маньяк. Руки у неё правда в чём-то жёлтом, кажется, это тональный крем, причём такого цвета, какой никому обычно не подходит. Маньяк – артистичная натура, не признаёт кистей для макияжа и прочих спонжей. Ей обычно хочется руками залезть в любую краску и натворить что-то на лице, размазав всё пальцами. Удивительно, что она ногти не красит пальцем.
– Я всё страшнее и страшнее, – спокойно замечает Лена, глядя на себя в трюмо. Лицо у неё катастрофически пожелтело. Почему Маня решила, что это модно? Желтуха актуальна?
Я залезаю в чатик, проверяю, кто ещё собирался приехать на вечеринку. Вообще-то Лера могла бы, и Настя могла бы, по крайней мере, они отвечали и обсуждали. И Верунчик тоже могла бы, я знаю, танцев сегодня нет, она свободна. Пишу всем в личные сообщения.
– Если нас будет пять, можно собрать по сто рублей, и на большую пиццу тогда набирается, – вздыхаю я. Уже почти ясно, что нас будет трое. В личке игнор тотальный. Потеряла я дружбу, говорю же, сама виновата: сначала из-за Приходьки их бросила, потом вообще никого не хотела видеть.
– Нужны деньги? – проницательно спрашивает Лена.
– Нужны, я должна три тысячи, а хорошо бы достать где-то ещё двенадцать.
– Ты попала в переделку? – оживляется она. Как будущий мафиози, Лена просто мечтает о том, чтобы кто-нибудь из её друзей вляпался в историю и пришёл к ней с просьбой спасти от последствий, покрышевать какие-то грязные делишки.
– В переделку не попала, но хорошо бы меня переделал кто-нибудь, – говорю я, хотя это слишком сложная мысль для разговора вслух.
– Давай я тебя переделаю, садись после Лены на макияж, – предлагает Маня. Говорю же, слишком сложная для них мысль. А может быть, я просто загоняюсь.
– Деньги очень нужны, поэтому позвала вас поговорить про бизнес, – поднимаю я самую важную тему сегодняшнего дня.
– Можно с бровями работать, ты же хорошо брови выщипываешь, – предлагает Маня. – Открой броу-бар. Брови есть у всех, брови всем сейчас нужны. Мало кто умеет их делать нормально, или просто лень бывает: хочется, чтобы за тобой поухаживали.
