Я поднимаюсь на ноги, смотрю вдоль улицы и вижу, что на нас несутся три мохнатых шара. Два чёрных и рыжий. Кто-то спустил своих четвероногих защитников с цепи. И теперь нам смерть. Точно смерть. Но я ещё пытаюсь поднять секцию забора и выставить перед собой, будто укротитель в зверинце.
Собаки пролетают мимо.
Я не поняла.
Собаки пролетают мимо. Они гнались друг за другом. Их рычание и лай стихают в голубых сумерках улицы. Просто гнались друг за другом. Просто сейчас две собаки догнали где-то там, в гаражах, и рвут третью. Иногда люди не интересуют собак.
Приходька куда-то исчез. Я тяжело сажусь на коричневый от песка дорожный снег. Гремят ворота.
– И что это тут у нас? – слышу я позади себя женский голос. Кто-то поднимает меня, держа под мышками. А огромный мохнатый нос тыкается в коленку.
– Смелый, фу, – говорит женщина. Но я всё-таки немного успеваю заорать. Смелый, обнюхав мои коленки, отскакивает назад и опять начинает оглушительно лаять.
– Тихо ты, телёнок зубастый, – умоляю я. Смелый – реально огромная собака, голова мне почти до груди достаёт. И лаять он умеет очень громко. У меня звенит в ушах.
Женщина крутит меня и вертит, оценивая повреждения. Она постоянно убирает мои руки: я одной варежкой прикрываю нос, другой держусь за бок. Женщина трогает мой нос, я пищу от боли.
– Не сломан, нормально, – говорит хозяйка зубастого телёнка. – Сейчас лёд приложим.
– Я уже приложила…
– Бок надо посмотреть. Тебя пуховик спас. Смотри, какие дырки.
И правда, я ухитрилась порвать пуховик. Ну всё, дома меня пришьют. К пуховику.
– Давай, заходи, – женщина подбирает мою трость и открывает ворота пошире, Смелый забегает внутрь. Его хозяйка подталкивает меня за плечи. Мы оказываемся в очень узком дворе, с одной стороны поленница, с другой будка. Женщина отвлекается, чтобы опять посадить Смелого на цепь. Потом заводит меня в дом. Тут огромная полутёмная прихожая с кучей обуви под вешалкой. Рядом кухня, оттуда льётся свет и слышен запах чеснока.
Женщина сдёргивает с меня пуховик и толкает в сторону кухни.
– Ботинки… – пытаюсь протестовать я.
– Да не обращай внимания, можно в обуви. Я потом подотру, – говорит она, берёт от стены складной стул и ставит для меня.
Я опускаюсь на стул. Выдыхаю.
Помню, был случай, когда прошёл дождь, в школьном дворе опять разлилась большая лужа, и пацаны Приходьку в эту лужу макнули – они любили так шутить. Оставили его там и ушли. А он постоял в луже на коленях, а потом, видимо, нашёл кирпич и побежал за ними с кирпичом. Позднее зажигание. У него бывает. Это бывает, бывает, бывает.
Я хлюпаю носом.
– Спасибо вам. Извините, что забор сломала.
– Хрен с ним, с забором. Руки подними. – Женщина осторожно ощупывает мне рёбра. – Больно? Нет? Так, вроде целая. Обойдётся синяками. Сейчас дам тебе лёд и пуховик зашью.
– Вы прямо так профессионально смотрите, как медсестра.
– А я и есть медсестра. Тебе повезло, что сегодня не моя смена в больнице. А то и дома бы никого не оказалось, никто бы не открыл. – Она достаёт мне лёд из морозилки.
– Да и так бы никто не открыл, в таких случаях редко кто-то открывает. Я и не надеялась, – говорю я в потолок, положив кулёк со льдом на переносицу. – И потом, я собак боюсь…
– А зря, – бросает она. – Собаки лучше людей.
В какой-то мере я готова с ней согласиться. Я опускаю голову, чтобы лучше рассмотреть свою собеседницу, и вода от растаявшего льда из кулька начинает капать мне на кофту. Женщина приносит мой пуховик на кухню и садится на раскладной стул, рассматривает прорехи. В коротких чёрных волосах блестит седина. Я не знаю, сколько женщине лет. Может, сорок, может, пятьдесят. Она маленького роста, крепко сбитая и очень уверенная в себе. Такие люди, если их обсчитают в магазине, могут закатить громкий скандал. Они никогда не сомневаются в своей правоте. Ценное качество, которого у меня нет.
– Можно заклеить, – бормочет женщина. Снова утаскивает мой пуховик.
– Как вас зовут? – кричу я в коридор, привстав с табурета. Невежливо, когда даже не пытаешься узнать имя спасителя.
– Лида я, а ты? – отзывается она из глубины дома. – Чай пей. – На столе клокочет чайник.
– Я Жес… Женя, – поправляюсь я. Беру чашку. Кулёк со льдом всё ещё прижат к моему носу. Убрать его я не решаюсь. Просто сижу с дымящейся чашкой. Потом в эту чашку начинает капать с моего подбородка. Кап-кап. Это лёд растаял, я знаю, это не слёзы никакие, я скучаю по тебе до мокрых ушей.
Я молчу и жду. Наконец Лида возвращается с пуховиком. Дыры заклеены специальной лентой. Мама увидит, конечно, но не сразу.
– Почему вы дрались? – поджимая губы, спрашивает Лида.
– Да я его сама довела, – бормочу я.
– Что-что? Не слышу, – сердито говорит она.
– Это я виновата, это я его довела, – говорю я чуть погромче.
– Не слышу ничего! – сдвигает брови Лида.
Мне это поднадоело. Я ору:
– Я его довела, я его всегда довожу до белого каления! Привычка у меня такая, просто я сволочь!
– Привычка? – недоумевает Лида. – Ты что, ку-ку? Ты хочешь, чтобы он тебя бил? Ходи лучше на бокс.
– Да он обычно не реагирует никак, сегодня что-то взорвался, – оправдываюсь я. Тут мой взгляд падает на часы, примостившиеся на полке над плитой. – Ого, уже шесть десять! Мне на занятии надо быть!
– Каком занятии? В школе? Тебе в школу надо? – уточняет Лида.
– В сто пятую. Проводите меня? А то я немного заблудилась. Телефона у меня нет, я не могу посмотреть маршрут.
– А этот твой тоже на занятие шёл? – проницательно спрашивает она.
– Да нормально, там преподаватель меня защитит, если что.
– Преподаватель. Давай-ка я позвоню преподавателю.
– Я не помню его номер.
– Тогда родителям.
– Их номера я тоже не помню наизусть.
– Это напрасно, – она качает головой. – Выучи наизусть, это нужно для твоей безопасности. В следующий раз проверю, как выучила.
– Какой ещё следующий?
– Не последний же раз ты на занятия идёшь? – подмигивает мне Лида. Забирает ледяной кулёк и суёт его в морозилку. – Провожу тебя сейчас.
– О, хорошо, – мне приятно думать, что Приходька не сможет ко мне подойти, если увидит, что я с кем-то. Я сейчас не готова к дальнейшему выяснению отношений в таком ключе.
– Этот твой, он точно не опасен? – ещё раз уточняет Лида, наматывая на шею платок.
– Да точно, точно. Он вообще очень спокойный, на него что-то нашло. Кофе на меня вылил, – я застёгиваю пуховик и показываю на пятна.
