Педагогические эксперименты? О чём это он, интересно? Он что, специально попытался свести нас с Приходькой в одном помещении?
Приходька, жертва передовой педагогики, сидит возле входа в магазин на низком жестяном карнизе под витринами. Обычно в таких местах садятся нищие или алкоголики просят занять на бутылку, но их быстро сгоняют. Приходьку никто не гонит, видимо, он не причиняет никакого вреда.
Он тычет в телефон скрюченными от холода пальцами. Ага, понял теперь, каково мне было в сугробе, придурок несчастный. У него на щеке ссадина, я даже не помню, когда это он ободрался.
Карин останавливает машину прямо напротив Приходьки, не заглушает мотор. Выходит, хлопнув дверцей так, что машина качнулась. Я остаюсь сидеть и даже не отстёгиваю ремень безопасности. Думаю, сейчас мне не стоит вмешиваться.
Приходька не поднимает головы, когда Карин садится рядом с ним на жестяной козырёк. Некоторое время они молчат, сидят, почти неодушевлённые на вид, как два гриба. Начинает идти лёгкий снег, Приходьке становится совсем зябко. Он убирает телефон и сидит уже просто так, сунув руки в рукава серого пуховика, перчатки-то он не подобрал с сугроба. Нахохлился. Воробей Приходька, точно, вот он на кого похож, наглый и всеми обиженный одновременно.
– Что нового? – негромко говорит Карин. Я изо всех сил напрягаю слух, чтобы за трескотнёй мотора услышать их диалог.
– Илон Маск запустил в космос «теслу», теперь она будет летать вокруг Солнца под музыку Дэвида Боуи, – сообщает Приходька.
– Это я знаю, ещё утром прочитал.
– А я не знал. В школе не было времени заходить в интернет.
– Маск молодец.
– Ага. Может, увидим, как она над нами пролетает.
– Вряд ли. Зато мы можем увидеть Международную космическую станцию, – Карин глядит на часы и указывает в просвет между серыми девятиэтажками. Там над рекой гаснет закат и тлеют редкие звёзды.
– Да МКС сто раз видел… – Приходьке неинтересно.
– МКС, между прочим, к двадцать четвёртому году закрыть обещали, – говорит Карин.
– И что?
– Смотри, пока можешь. Пока космос ещё кому-то нужен.
– Как космос может быть не нужен? – не понимает Приходька.
Ну он и придурок всё-таки.
Опять молчат. Надо их как-то поторопить, а то они оба просто намертво примёрзнут к этому козырьку. И придётся им до весны жить на милостыню от посетителей магазина. Приходьку не жалко, конечно, а вот Карину не следует здесь оставаться.
Я не хочу выходить и попадаться Приходьке на глаза, поэтому просто стучу по рулю: «би-и-ип, би-и-ип».
Приходька вскакивает и пытается рассмотреть, кто сидит в машине. В салоне темно, я свет специально не включаю.
– Это Оля? – спрашивает Приходька.
Я жду, что Карин начнёт врать, чтобы заманить его в машину. Но Карин молчит.
– Кто в машине? – настаивает Приходька. Но Карин не отвечает.
Приходька открывает дверцу «лады», видит меня в кресле рядом с водительским местом и молча садится на заднее сиденье, прямо у меня за спиной. До чего всё просто оказалось, даже загонять в западню с флажками не пришлось. Карин тоже встаёт с этого холоднючего козырька. Садится в машину и трогает с места мягко, насколько это возможно, когда движешься по замёрзшим колдобинам.
Обратный путь мы проделываем в тишине. Приходька почти не дышит за моей спиной. Наверное, боится разбора полётов от Карина. Но Карин по-прежнему молчит. Молчит и рулит. По моей просьбе он заруливает к дому Лиды. В окошке виден дрожащий свет – работает телевизор, показывает какой-то сериал.
– Только вы не выходите, я сама, – прошу я. Карин кивает.
Я выхожу из машины и стучу в ворота. Лида под лай Смелого торопливо открывает мне и сразу выносит трость.
– Нормально всё? – она придерживает меня за локоть.
– Пойдёт. Спасибо вам ещё раз, – я осторожно отцепляюсь от неё и иду к машине. Карин снова не заглушил мотор, от «лады» курится дымок, сильно пахнет бензином. Меня начинает мутить. Да, в машину сейчас неблагоразумно садиться, укачает. Но бесполезно доказывать Карину, что я дойду сама, он знает, что это не так. И я снова пристёгиваюсь, чувствуя, как у меня под языком танцуют иголки.
Карин довозит меня до самого дома. Я прощаюсь, выхожу из машины, копаюсь возле подъезда, притворяясь, что ищу ключи. На самом деле я жду, когда уедут Карин и Приходька. Едва «лада» покидает обозримое пространство, я сажусь на лавку, сгибаюсь чуть ли не пополам. Сухие спазмы сотрясают горло.
Карин специально свёл нас вместе. Он специально позвал на урок меня и Приходьку. Думал, что удастся нас помирить. А вышло вот такое. И что теперь? Карин потратил полчаса, разыскивая Приходьку. Но передо мной даже никто не извинился. А я тут самый пострадавший человек.
Я не могу уже сдерживаться, просто сижу и реву. Реву, согнувшись, сама себе в коленки. Потом всё-таки поднимаюсь с места. Наверное, мама звонила мне уже сотни раз, а телефон-то отключён. Разбит, если точнее.
Я поднимаюсь в квартиру. Долго стою перед дверью, не решаясь воткнуть ключ в замочную скважину. Потом всё-таки открываю, ныряю в привычное тепло и сумрак прихожей. Под ногами сгрудилась обувь. Высокий ботинок Макса с шумом падает набок. Никто не приходит на шум, но я осторожничаю: по количеству обуви понятно, что все дома. Не включая свет, я тихо запираю дверь, разуваюсь, снимаю куртку. Вешаю её поверх всех остальных курток, на капюшон, и протискиваюсь мимо этой горы синтетики, слыша скользкий шорох рукавов. Впереди коридор, загромождённый полуразобранным велосипедом. Так и стоит с лета, Максу не помешает напомнить, чтобы доделал начатое. Хотя велосипед мне ещё очень не скоро пригодится. Чтобы не стучать тростью, я держу её горизонтально, передвигаюсь, опираясь на стенку.
Дальше три двери подряд: комната Макса, гостиная и одновременно спальня родителей, потом моя комната. Коридор заканчивается застеклённой дверью на кухню. Дверь светится. Думаю, все сидят там. Подозрительно тихо. Наверное, они давно услышали, как я ворошусь по стенкам, и ждут, когда я доберусь до своей комнаты, чтобы войти за мной следом и устроить… даже не знаю, что они мне сегодня устроят.
Можно быстро войти в свою комнату и закрыться на задвижку. Это даст какое-то время. Но задвижку легко отжать, если особым способом тянуть на себя дверь. Макс знает этот способ, поэтому я обычно не закрываюсь: толку-то, если самый доставучий из домашних всё равно к тебе проберётся. Но в этот раз я буду держать дверь с другой стороны.
Или плюнуть на это всё и сразу перейти к скандалу, чтобы он быстрей закончился?
И я плюю. Мысленно. А физически открываю кухонную дверь и вхожу внутрь.
Мама сидит в своём любимом уголке кухни, на коротком диване. Она немного пригибает голову, потому что над диваном прибита куча полочек с посудой, игрушками и сувенирами. Можно не сгибаться, если развалиться на диване и задрать на него ноги. Так она тоже сидит иногда, но только когда у неё хорошее настроение.
