Папа с каменным лицом поднимает гардину, примеривается, как бы повесить её обратно. И говорит, не поворачиваясь, будто обращается к гардине, а не ко мне:
– Если ты не можешь перестать ему писать, придётся обращаться к специалисту.
– К какому ещё специалисту?
– Для начала – к психологу.
Мне становится так же больно, как в тот раз, когда Карин сказал, что я похожа на зомби. Даже больнее, потому что родители Приходьки это слышали. Зачем говорить про врачей? Как будто в моей жизни было мало врачей за последний год. Я закрываю лицо руками и дальше так сижу, скорчившись в кресле, ни на что не реагирую. Просто киваю, киваю, киваю уже на всё подряд. Соглашаюсь.
Главное, что в конце концов ко мне возвращается мой новый телефон. Мне отдают его уже вечером, когда я, умывшись, лежу в кровати. Макс сегодня вернулся поздно, они с Дашей были у дедушки. Дедушка вроде получше, рассказывает Макс, сидя у кровати. Макс неловко гладит меня по голове, пытается заправить мне волосы за ухо. А я киваю, киваю. Я киваю на всё подряд, уставившись в телефон. Киваю, что бы мне Макс ни предлагал.
– Ну, спокойной ночи, – говорит он.
– Ага, – отвечаю я.
Я только что написала шесть сообщений подряд и теперь бездумно листаю ленту новостей, жду ответов хоть по одному из каналов. Я написала во всех социальных сетях и даже в комментарии под свежим роликом школы робототехники на ютубе. Написала Карину, написала одно и то же:
«Спаси меня».
«Спаси меня».
«Спаси меня».
«Спаси меня».
«Спаси меня».
«Спаси меня».
Глава 15
Вечность, которую я проспала
Летняя пыль скопилась на жёлтой плитке. Если, подбирая камешек или монету, мазнуть по пыли пальцами, останутся следы, как от птичьих крыльев. Я помню, когда ещё не пластиковые окна были, однажды у нас голубь залетел между рам, трепыхался там и перепачкал следами крыльев всё окно, прежде чем папа успел его выпустить. Вот такие следы сейчас оставляю и я, когда брожу, нагнув голову, и трогаю раскрошенную местами плитку, переворачиваю слабо держащиеся осколки, проверяя, нет ли под ними чего-то интересного.
Пустой водоём на территории заброшенного санатория. Сюда наверняка кидали мелочь на счастье. Можно найти совсем старые монетки с советским гербом. Мне пока ни одной не попалось, а Приходька нашёл уже три. А сейчас подзывает меня к краю водоёма. Крупная находка возле самого бортика, где скопился песок и полынь перебралась через край, угнездилась в щели между бортиком и дном.
– Там что-то запрятано, – хвалится Приходька и трясёт тёмной бутылкой, освобождённой из-под корней. Бутылка звенит, как маракас. Горлышко закапано чем-то красным.
– Решил убрать мусор с территории парка? Молодец, – говорю. – Я знаю, где в городе стекло можно сдать. Станем эко-активистами, будем полезны.
– Она запаяна, – говорит он. – Сургуч. Я сургуча сто лет не видел. Ты знаешь, что на почте его отменили?
Я вообще не знаю, что такое сургуч. Вот эта красная замазка? Приходька колупает горлышко бутылки ногтем, бормочет странное:
– Волька ибн Алёша… – и другие слова, которые не стоит говорить при родителях. Какой-то он взведённый сегодня.
– Дай я, у меня ногти длиннее, – бутылку забрала у него, ковыряю, ага, бесполезно. Только грязи набила под ногти. Рассмотрела поближе этот сургуч, тёмно-красный, и печать на нём, две шестерёнки.
– Это, наверное, молодожёны бросили. Я видела, так делают на свадьбах. Там внутри пожелания удачи и металлические стразики. Вот они и гремят. В санатории часто свадьбы играли.
– Да? – Приходька совсем потерял интерес к бутылке, плюнул.
– Можно я её кокну?
– Это неэкологично, – замечает он. Снова согнулся в три погибели, продолжает искать монеты.
Я держу бутылку за горлышко и похлопываю себя по ноге. Смотрю на спину Приходьки. И тут начинает звонить мама. Она, оказывается, уже звонила три раза, а я не слышала, у меня рюкзак на камнях валяется, а телефон в нём на вибро. После разговора становится ясно, что маму лучше сейчас не нервировать. Чем быстрее домой, тем лучше.
Но с бутылкой всё-таки надо разобраться. Вдруг это чья-то копилка или клад? И внутри полно советских монет. Но бутылку нашёл Приходька, значит, она принадлежит ему.
Интересно, если там правда окажутся монеты, Приходька захочет забрать всё себе или поделится? Он в последнее время совсем повернулся на теме денег, наверное, надоела ситуация в семье. Помню, в школу ему в конце учебного года с собой давали один хлеб с маслом и какое-то дешёвое овсяное печенье, даже обеды не могли оплатить. Но это май уже был, так что ему недолго пришлось терпеть на голодном пайке.
Сейчас я не знаю, как он питается, не худеет, кажется. Папе его на заводе зарплату задерживали сильно. С заводами у нас, конечно, в городе не очень. Вот у этого, автоматизированных приборов, на котором папа Приходьки работает, две зоны из пяти закрыто, а столовую они под офисы отдали вроде.
Я в мае не настолько близко с Приходькой общалась, чтобы отдавать половину своего обеда, но сейчас бы отдала, честное слово. Если бы он попросил.
Это, конечно, Приходька предложил искать в заброшенном санатории цветмет: всякие провода, остатки техники, если их ещё не порастащили. Но тут он нашёл в прудике копейки, вспомнил, что некоторые старые монеты стоят баснословных денег, и сразу же его спина согнулась, как у девяностолетнего старца. Приходька ходит, сгорбившись, и высматривает монеты на кафельном дне водоёма и вокруг него, в зарослях полыни. Он ворошит полынь, упругую и косматую, как шерсть зелёной собаки. Я нюхаю свои пальцы – они пахнут пылью и горькими цветами.
Возвращаюсь к бутылке и примериваюсь, чтобы отбить горлышко камнем.
– Не мусори, говорят тебе, – бросает Приходька, не отрываясь от поисков.
– А вдруг там куча монет?
– Нет там ничего интересного. Вообще, с монетами быстро не разбогатеешь. Тут от удачи зависит, а мы с тобой неудачники.
– Чего это мы неудачники? – обижаюсь я. – Я вот очень даже удачник.
– Лучше вот как разбогатеть: набрать всякого мусора и сделать такого же робота, как мы возле кинотеатра видели, – похоже, Приходьку посетила очередная очумительная идея. – Точно, мусорного робота, костюм такой, и выступать на всяких фестивалях и на днях рождения.
– Кто же мусорного робота закажет на день рождения? Только враги, чтобы отомстить кому-нибудь, – веселюсь я.
– Ну, он же не совсем мусорный будет, просто старый, советский. Как Протон. Ты же помнишь Протона?
Ну, я помню, допустим. Как такое забудешь.
Я вынимаю из рюкзака коричневый пакет, который всё ещё хранит запах жареной картошки из «Макдака». Мы с Приходькой брали с собой поесть. Наверное, я уже проголодалась, поэтому нос так хорошо чует запахи. Я заворачиваю горлышко бутылки в пакет и разбиваю его ударами кирпича. В одном месте осколки разорвали бумагу, но в целом всё чисто. Окружающая среда не замусорена.
