Я с ним ни о чём не говорю, ничего у него не спрашиваю, и меня даже почти не тошнит, когда я подхожу к нему на расстояние четырёх шагов. Ближе не пробовала.
– Ну, может, мы тоже позапускаем дрон? – почти просит Тиль. Ему действительно хочется принять участие в испытаниях. Но он не идёт к остальным, стоит тут со мной из солидарности. Я обещала показать ему места, где мы бродили летом с Приходькой. И вот мы бродим, а тут почти ничего не видно под снегом, нечего показывать. Но погоди, Тиль, летом мы придём сюда снова, и ты увидишь и бесконечное море полыни, похожей на косматую собачью шерсть, и сухие пруды, и маленькие арки мостов между ними, и рыжее солнце, которое над этими местами особенно раскалённое. А ещё мы опять порежем алмазом стекло и проникнем в заброшенный санаторий, будем ходить по комнатам, сидеть в дырявых креслах, смеяться над кривыми плакатами в медпункте и снимем какое-нибудь видео про постапокалипсис. А если опять послышатся крики патруля и лай собак, мы не будем бежать через террасу и мостик, нет-нет, только через дырку в заборе. Дырку сделаем заранее.
– Как думаешь, зачем запихивать в бутылку шестерёнки? – спрашиваю я.
– В бутылку? Шестерёнки? – повторяет Тиль, как всегда, когда ему нужно подумать.
– Да. Мы летом с Приходькой нашли запечатанную бутылку, а внутри шестерёнки и пружинки.
– Перкуссия, – говорит Тиль.
– Чё?
– Ну, такая, чтобы шум создавать. Типа маракас. Перкуссия. Трясёшь бутылкой, она звенит. Наверное, тут был концерт, и кто-то из ударников использовал такую бутылку.
Тиль всегда подаёт оригинальные идеи. Действительно, на террасе санатория несколько лет назад проводились концерты, даже когда сам санаторий уже был закрыт. Этнические музыканты любили это место. И мне они нравились, такие яркие, с дредами и хайратниками, в шароварах, все в татуировках. Часто они не расставались с барабанами-джембе. Бутылки-перкуссии я у них не видела, но почему бы и нет? Они люди с фантазией.
– Давай создадим группу и будем играть рок, – предлагаю я Тилю. Он тоже человек с фантазией, должен согласиться. А музыке можно выучиться.
– Давай, – легко соглашается Тиль, но он вообще легко со мной соглашается. – А как назовём?
– «Мэйт Хейт», – внезапно вскочило мне в голову. – Это фильм такой есть.
– Тогда «Мэйт Хейт энд Роботс».
– Зачем?
– А у нас роботы будут на концертах выступать. Дроны всякие летать. Или мы смастерим музыкантов, а играть они будут без нас. Группа роботов, а? – Тиль втягивает ноздрями воздух, сырой и почти уже весенний, и смотрит на склон, ведущий к реке. Дрон мелькает, как большая красная стрекоза.
– Ну ладно уж, пойдём тоже позапускаем, – уступаю я.
Тиль весело оглядывается на меня и начинает прыгать по глубокому снегу, спускаясь вниз. Нет, я не пройду там же, где он с его ногами длиннющими. Даже в те же следы наступать не имеет смысла, сразу наберу снега в ботинки. А ему хоть бы что. Он уже далеко внизу, просит у Карина пульт.
Дрон проносится мимо меня опасно близко. Я нелепо заваливаюсь на бок, кричу:
– Аккуратнее!
Слышен смех Тиля. Шутки у него идиотские.
Когда я подхожу, Тиль продолжает развлекаться. Дрон делает широкий круг. Специально держится подальше от деревьев и поближе к пятачку, где стоит вся толпа. Лавирует над ними. Лица, раскрасневшиеся от холода, устремлены вверх, следят за почётным кругом. Тиль почти справился и уже готовится посадить дрон в центре поляны. Ребята аплодируют, но в последний момент дрон виляет в сторону и врезается в Приходьку.
* * *
Дурацкие сны, да. Тёмные, мутные, как застоявшаяся вода. Никакой дрон в Приходьку не врезался, это мне привиделось. А всё остальное было… Или не было? Кажется, было. Я просыпаюсь в машине Карина, меня опять укачало. Голова будто стиснута тяжёлой железной скобкой. Подковой.
– Давайте лучше я выйду и пойду пешком, – предлагаю. – Здесь уже недалеко до сквота.
– Сиди, – говорит Карин. – Тебе нельзя перенапрягать нижние конечности.
– Может нехорошее выйти, – предупреждаю я.
– Слушай, посмотри у меня в сумке, там был бумажный пакет. Найди его и успокойся, – Карин, не отрываясь от дороги, машет куда-то вправо и назад, себе за спину. Я нахожу под правым сиденьем, как раз под не влезающими никуда ногами Тиля, сумку и начинаю в ней рыться. Это меня немного отвлекает от качки, дышать легче. Пакет я пока не нашла, но выуживаю из сумки фотографию, цветную. Нет, это открытка. На открытке женщина со сросшимися бровями, в цветочном венке.
– Это твоя мама?
Ученики называют Карина на «ты», но я ещё не привыкла. Поэтому говорю непривычно тихо, Карин даже не слышит моего подкола.
– Балда! Это Фрида Кало, – говорит Тиль, наклоняясь ко мне.
– На выставке были с Олей и купили. Повешу у себя в подсобке, всё забываю вынуть из сумки, – комментирует Карин.
– А чем она знаменита? Она писала программу для шаттла «Дискавери»?
– Она художница.
– Пффф… Художница вон есть у ва… у тебя, это Оля. – Её сейчас нет в машине, она осталась допаковывать вещи и ждать, когда мы вернёмся с последним рейдом, так что я могу осторожно острить на эту тему.
– Фрида – великая художница, которая в детстве попала в аварию и с тех пор всё время ходила с палочкой, – шепчет мне Тиль. Карин смотрит на дорогу, там его опять кто-то подрезал, всё внимание и гнев туда.
Тут до меня начинает доходить. Карин собирается повесить у себя в подсобке портрет Фриды Кало? Туда, рядом с портретами Маргарет Гамильтон, Янки Дягилевой, Дженис Джоплин? И Оли?
– Типа, она на меня чем-то похожа? – показываю я на фото женщины со сросшимися бровями.
– Если ты сможешь… – нехотя начинает говорить Карин.
Я перебиваю в восторге:
– Ну ты даёшь, Стас, ну как можно так ко мне подлизываться.
Карин резко сворачивает к обочине. Мы встаём как вкопанные, выхлопная труба дымит.
– Знаешь что? – говорит Карин. – Иди-ка отсюда. Иди-иди. Возвращайся, когда поумнеешь.
– Ура, меня выпустили на свежий воздух! Пакет я не нашла у тебя в сумке, кстати. Досвидосики, – я выскакиваю из машины, не застегнув пуховик, и долго стою, вдыхая «свежий воздух»: бензин пополам с гарью завода, который тут недалеко.
Ещё какое-то время проходит, прежде чем я начинаю брести по серому снегу, и ещё какое-то время плюс вечность, прежде чем «лада самара» возвращается, сдавая назад по обочине, чтобы всё-таки забрать меня и мою вредность в светлое будущее, где роботы, «тесла» и мы летаем в космос каждые выходные.
Эпилог
День тишины
Волонтёр.
Волонтёр, взгляд остёр.
