– Зато мы поржали, – пожимает плечами Грег. – Тот парень долго не продержался, – сообщает он Себу. – Даже не помню, как его звать. А, вспомнил. Мэтью Макконнелл.
– Так, ладно! – верещу я. – Нам пора, пока, ребята!
Хватаю Себа, выпихиваю его из магазина и перевожу дыхание только на улице.
– Извини, пожалуйста! – восклицаю я.
– Не говори глупостей! – Глаза Себа искрятся от смеха. – Они классные!
– Они все расстроены.
– Они тебя оберегают. Мне это нравится. – Он пожимает мне руку. – Ладно, идем. Давай я тебя угощу обедом.
Маленькая закусочная находится прямо напротив «Фаррз». Слишком холодно, чтобы идти куда-нибудь еще, так что мы заходим туда, берем бутерброды и устраиваемся за столиком в углу: пусть никто не подслушивает.
– Итак… – Себ разводит руками. – Тебе надо взять ситуацию в свои руки. – Я это одобряю. Так в чем проблема?
– В Джейке, – с несчастным видом признаюсь я. – Просто он… Я… Он меня подавляет. Мне нужно твердо стоять на своем, только, боюсь, когда дойдет до дела, я не выдержу.
Я надкусываю бутерброд.
– Понятно, – говорит Себ. – Давай разбираться с самого начала. Почему Джейк тебя так пугает и в чем это выражается?
Он спрашивает с неподдельным участием, а я уже устала говорить полуправду. Пора. И я снова переношусь в свое детство, к Джейку, к своей подавленности перед братом и сестрой. Рассказываю, сколько маминых сил ушло на мое фигурное катание, сколько ее денег оказалось потрачено на мой рухнувший бизнес и как сильно я переживаю из-за этого.
А потом выкладываю, каково мне сейчас. Чувство вины. Неполноценности. Срывающийся голос. Вороны, хлопающие крыльями.
Себ слушает молча. Временами по его лицу пробегает тень, но он не перебивает.
– У меня есть идеи, – с отчаянием в голосе заключаю я. – И доводы. Я их вижу, как будто они написаны в рамочке. Но не могу превратить их из мыслей в слова.
Себ задумывается, сведя брови. А потом смотрит мне прямо в глаза.
– Ты слишком мягкая. Надо выдавить слова из этой рамки. Ты злишься на брата?
– Да, – помолчав, говорю я. – Но и виноватой себя чувствую. То есть он может быть таким милягой, когда хочет…
– Я не о том, – прерывает Себ. – Ты на него злишься?
– Да, – признаюсь я. – Злюсь.
– Используй эту злость. – Он подается вперед, и лицо его оживляется. – Почувствуй ее. Выберись из этой рамки, как… ниндзя.
– Ниндзя? – Я не могу удержаться от смеха.
– Да! Я знаю, что у тебя есть идеи и аргументы. Ты умная, шустрая, и вообще ты лучший человек в мире. Если честно, как подумаю, что какой-то братец действует тебе на нервы, просто из себя выхожу. Перекинулся бы я с ним парой слов, да только…
Себ улыбается, но челюсть у него напряжена, а бутерброд в руке сплющен.
– Ладно, буду ниндзя. – Я помешиваю кофе, глядя, как напиток закручивается спиралью, и пытаюсь набраться духу. – Но я так психую… Как ты это делаешь?
– Что? – удивляется Себ.
– Выступаешь на собраниях акционеров, на тебя орут, а тебе все равно.
– Наверное, мои мысли просто заняты тем, о чем я говорю, – задумчиво отвечает Себ. – Я думаю о тех, ради кого я выступаю. Чьи интересы представляю. Я действую от имени тех, кто не имеет права голоса, и это меня воодушевляет. Придает силы.
Он надкусывает свой бутерброд и кивает мне.
– Ешь, ниндзя нужно подкрепиться.
Я жую и чувствую, как крепнет стержень у меня внутри. Я буду говорить от маминого имени. Я – ее представитель. У нее сейчас нет права голоса, и это придаст мне сил.
Все оставшееся время мы болтаем о разных пустяках, но, прощаясь, Себ берет меня за руки и заглядывает в глаза.
– Ниндзя Фикси, – говорит он. – Ты можешь это сделать.
Он целует меня и уходит, пар от его дыхания клубится в воздухе, и я твердо говорю себе, что могу это сделать, могу. Могу.
Весь день я хожу, собравшись и твердо сжав челюсти. Я могу это сделать. Я скажу свое слово.
Я задерживаюсь в «Фаррз» допоздна. Все разошлись, а я брожу среди стендов, вспоминая, как прибегала сюда в детстве. Каким огромным казался тогда магазин! Помню, как я пряталась в картонных коробках в подсобке, а папа меня «находил». А поездки на склад были самым захватывающим приключением в мире. В семь лет я разбила тарелку и в ужасе пыталась склеить ее скотчем. Мама нашла меня забившейся за стенд и сгребла в объятия.
«Фаррз» – это вся моя жизнь.
Слышится шум. Я поднимаю голову и с удивлением вижу Боба в бежевой куртке с капюшоном, шарфе и шерстяной шляпе.
– Фикси! – восклицает он. – Я надеялся, что ты здесь. Я тут пуловер вчера оставил. – Он сокрушенно прищелкивает языком. – Я сегодня встречаюсь с сестрой, а она подарила мне этот пуловер на день рождения, вот я и хотел его надеть. Мы всегда дарим друг другу пуловеры от «Марк и Спенсер». Тут не ошибешься, верно?
– Точно, – соглашаюсь я. – Не ошибешься.
Я жду, пока он ищет в подсобке пуловер. А когда он выходит оттуда, у меня вырывается:
– Боб, у нас все в порядке?
– В порядке? – Боб озирается так, словно я спросила, не напал ли на нас кто-нибудь.
– В финансовом смысле, – объясняю я. – Ты присылал отчеты, только я не всегда… То есть последнее время…
Я умолкаю. Язык не поворачивается сказать правду: я с головой ушла в чувства и мне было не до цифр.
Боб с шумом выдыхает воздух, задумавшись, что сказать, и меня охватывает страх.
– В порядке, – говорит он наконец. – Не все так плохо. Это не катастрофа.
Не катастрофа?
Я смотрю на него, стараясь скрыть охватившую меня тревогу. Я-то ждала чего-то более обнадеживающего, чем «не катастрофа».
– Продажи упали по сравнению с прошлым годом, этого нельзя отрицать, но приближается Рождество, мы еще можем отыграться. Уверен, у тебя припасено что-нибудь в рукаве.
Боб еще подбадривает меня! Я горю от стыда.
– Что нам нужно, так это небольшой подъем, – говорит Боб.
Подъем нужен. Только где его взять?
– Спасибо, Боб! – говорю я так жизнерадостно, словно получать тревожные новости для меня – плевое дело. – Отлично. Спасибо, что сказал. Будем над этим работать.
– Но я вот что хотел спросить… – Боб подходит ко мне на несколько шагов. У него какое-то странное выражение лица. – Ссуды, которые мы выдаем. Они будут постоянно?
– Какие ссуды?
– Ссуды Джейку.
У меня будто земля уходит из-под ног.
– Какие… ссуды Джейку? – лепечу я. – Мне ничего… Я ничего об этом не знаю.
