Но я же не знаю, верно? Иначе все не кончилось бы так по-дурацки и мы не стояли бы сейчас как два истукана. Разве он не чувствовал то же, что и я? Не радовался этому? Какого черта с нами случилось?!
Меня распирает от вопросов, душит тоска, но я беру себя в руки. Хватит мучить себя! Он с Бриони. Все кончено. Вопрос закрыт. «Вернуться в прошлое и переиграть все невозможно».
И вообще, я здесь не за этим. Я ради него пришла.
– Привет, Себ! – Голос дрожит, но я упорно продолжаю: – Тут кое-что… Мы можем поговорить?
– Конечно, – после секундной паузы произносит Себ. – Проходи.
Он приводит меня в кабинет, я сажусь, и на мгновение, равное удару сердца, воцаряется тишина.
– Ты… Как ты? – спрашивает Себ. Он явно обескуражен: сидит, как будто гвоздь проглотил, руки сцеплены на столе.
– Спасибо, отлично. А ты?
– Я в порядке.
– Хорошо.
Слова звенят между нами. Я не представляю, как перейти к делу. Но надо, а то словно бомба внутри тикает. И я просто выпаливаю:
– Джеймс!
– Что? – Себ дергается, как ошпаренный.
– Ты… Ты мне никогда не рассказывал о Джеймсе.
Может, так легче будет перейти к делу? Не тут-то было. Себ мигом ощетинивается.
– А почему я должен тебе о нем рассказывать?
– Ничего ты не должен, – тотчас отступаю я. – Просто…
Я потираю нос. Как бы это сказать?
– Просто ты говорил, что справился с этим и теперь у тебя покой на душе.
– Да. – В голосе Себа звучат опасные нотки. – Говорил. Так и есть. И к чему ты это?
– Ты говоришь, что разгрести его комнату – пустяк. Что у тебя просто руки не доходят. Но я подумала… – Я сглатываю несколько раз. – Подумала, а вдруг это все-таки проблема? И тебе нужна помощь? Вот и все. Как-то так.
Я в смятении умолкаю. Себ выглядит так, словно внутри у него кипит вулкан, и я смотрю на него, оцепенев от страха.
– Ты просто не можешь не лезть, да? – взрывается он. – Обязательно все «пофиксить» надо! Черт, понятно теперь, почему тебя так называют! Нет, премного благодарен, никакая помощь мне не нужна! Знаю, у тебя давно зудело запустить в эту комнату свои лапки, но туда совершенно незачем вторгаться ни тебе, ни кому бы то ни было другому! Я сам все разберу и сделаю это так, как сам сочту нужным. А теперь будь любезна, проваливай!
Его трясет от злости, голос громыхает по всему кабинету. В жизни не видела ничего более жуткого. Я встаю как автомат, и у меня подгибаются ноги. Но он должен знать. Так надо.
– Она хочет расчистить комнату, – с отчаянием произношу я. – Крикуни. Она устраивает там тренажерный зал. Рабочих уже наняла. Говорит, что все выкинет.
Если минуту назад Себ походил на вулкан, то сейчас он больше смахивает на яму. Пустой. Выпотрошенный.
– Нет, – бормочет он, словно мои слова не укладываются у него в голове.
– Да. Она пришла ко мне в магазин. Она сама сказала.
– Нет, она не может…
Но голос у него неуверенный. Наши взгляды встречаются, и в его глазах больше нет враждебности, только панический страх. Как у ребенка. У меня снова выступают слезы. Она хоть что-нибудь соображает?!
– Я знаю, что ты с Бриони, – глухо, отрывисто бормочу я, глядя на ковер. – Знаю, что вы счастливая пара. И я действительно не собираюсь встревать. Ты прав, не надо вмешиваться. Это дурацкая привычка, извини. Просто как представила себе, что ты вернешься домой, а там… – Я сглатываю. Выговорить это нет сил. – Вот и решила предупредить.
Наконец я отваживаюсь поднять голову. Себ смотрит в окно, челюсти сведены, взгляд устремлен в одну точку.
– Да, – безжизненным тоном произносит он. Не знаю, что он имеет в виду, а спросить не смею. Он обхватывает себя руками за плечи. Как хочется подойти и самой его обнять!
И думать об этом нечего! У него есть девушка. Бриони. А я – осечка.
Ноги уже почти не дрожат. Я стою, затаив дыхание. О чем он думает? Я не спешу. Время тянется совсем медленно.
Наконец Себ поворачивается, с шумом выдыхает воздух и проводит рукой по волосам. А потом неуверенно произносит:
– Пожалуй, пора мне разобрать эту комнату. Сегодня вечером.
Меня как громом ударяет. Но я беру себя в руки.
– Да, – говорю я. – Конечно. Так и надо. Да.
Снова тишина. Мои руки прижаты к бокам, в голове сумбур. Я не могу… Не должна такого предлагать. Он сам мне велел не встревать.
Но это выше моих сил.
– Ты не хочешь… – бормочу я, неловко топчась на месте. – Нет. Мне не надо… То есть… Если тебе понадобится какая-нибудь…
Нет, хватит.
– Извини, – заканчиваю я.
– Да, пожалуйста.
Голос Себа застает меня врасплох. Я вскидываю голову. Сердце сжимается – такой у него измученный вид.
– Да. Помощь понадобится.
Я не знала Джеймса, брата Себа. И нам никогда уже не познакомиться. Но когда мы переставляем туда-сюда вещи в его комнате, мне кажется, что я начинаю его понимать. Он вроде Себа, только еще эксцентричней. У него был редкий талант в графическом дизайне. Из того немногого, что рассказывает Себ, я узнаю, как Джеймс злился на всех, если у него не ладилась работа. А вообще он был остроумным парнем.
Все, к чему я прикасаюсь, что-то рассказывает о нем. Торопливый, едва разбираемый почерк на записках-памятках. Упаковки мармелада в нижнем ящике стола. Шаржи, нарисованные маркером на бумаге для принтера. От портрета Себа даже дух перехватывает: так похож.
– Сохрани! – говорю я Себу. – Можно в рамку поставить.
Себ молча кивает и откладывает рисунок в стопку Сокровищ. Туда мы относим то, что нужно сберечь: записки, рисунки, древний игрушечный мишка. А в стопку Хлама отправляются вещи на выброс: носки, старые счета, пустые бутылки.
С некоторыми вещами Себ никак не определится. Я вижу по его лицу: он не решается. Такие мы убираем в большие хозяйственные сумки: полежат месяца три, а там видно будет.
Так делала мама. Несколько месяцев после смерти папы она порциями разбирала вещи. Каждый раз плакала, но постепенно справлялась. Ей некуда было спешить. Как и Себу.
Весь мир сузился до этой комнаты, полной пыли и запахов старины. У нас обоих мокрые глаза. Мы то и дело хватаем салфетки. Себ сорвался первым – когда нашел их с Джеймсом фотографию, которой раньше не видел. Он судорожно, отчаянно всхлипнул, пробормотал извинения и тут же снова заплакал. Тут уже слезы хлынули у меня, настал мой черед извиняться. А Себ попросил прощения за то, что меня расстроил. Наконец я взяла его за руку и предложила:
– Давай больше не извиняться?
