Заметив проезжающее мимо такси с включенной шашкой, он неожиданно для себя остановил его взмахом руки. Когда он назвал таксисту адрес, тот недовольно поморщился, не желая ехать в такую даль, но все-таки согласился.
Данте плюхнулся на заднее сиденье и прислонился щекой к окну. Мимо пролетал смазанный пейзаж, разглядеть который он даже не пытался. Они свернули с бульвара и выехали на дорогу, проходящую через разбросанные между Кремоной и Мантуей поселки. Вскоре сплошные стены палаццо уступили место разрозненным группкам приземистых домишек, кофейням «Мокарабия» и «Сегафредо» и церквям с примыкающими к ним игровыми полями. Все это сменилось одинокими виллами и сельской местностью. Когда начало смеркаться, показались первые фермы, первые белые металлические силосные башни, первые поля, уставленные стогами сена. Когда машина достигла съезда на дорогу к Аккуанегра-Кремонезе, Данте дал подробные указания таксисту. Он прекрасно знал маршрут. Поначалу он возвращался сюда сотни раз, как ревностный паломник, но вот уже более двадцати лет он здесь не бывал. Эти воспоминания, относящиеся к периоду после побега или, скорее, освобождения, принадлежали ему самому.
На закате Данте попросил водителя остановить такси на обочине грунтовой дороги, которая вела к развалинам фермы с заколоченными окнами и заросшей мхом кровельной черепицей.
– Вы точно хотите выйти здесь? – спросил таксист.
– Да. Как раз сюда мне и нужно, – расплачиваясь, ответил Данте.
– Если захотите вернуться, здесь такси нет.
– Зато есть поезд, – сказал Данте. – По крайней мере, в мои времена был.
– Не знаю, ходит ли он до сих пор. В любом случае город в той стороне. – Мужчина указал дорогу. – Далековато на своих двоих.
– Я люблю гулять пешком.
Данте со сжимающимся сердцем вышел из машины и направился к ферме, позади которой садилось огромное раздутое солнце. Стены были покрыты граффити и тэгами местных банд, неприличными надписями и гимнами Марко Пантани – погибшему в цвете лет местному велогонщику. Воняло ирригационной канавой и гниющей листвой. Запах ничуть не изменился.
«Я вернулся домой, – подумал он. – В единственный дом, который у меня когда-либо был».
Но возможно, это не дом. Это лоно, породившее его на свет после одиннадцати лет гестации. Прежде была только пустота.
Данте подошел к забору и прислонил глаз к трещине в закрытой на цепь деревянной калитке. Сквозь щель виднелся какой-то старый хлам, рухлядь, очередные граффити и карабкающиеся по стенам лозы. С левой стороны испещренных черными мазками пожара каменных руин зиял проем, в котором раньше находилась дверь в дом Бодини. Справа когда-то располагалась комната его матери, где после ее смерти никто не жил. Бодини вышиб себе мозги здесь, на нижнем этаже. Хлев отсюда видно не было. Данте помнил доносившееся из-за стен башни мычание и блеяние телят.
Обойдя ферму, он оказался на просторной, как футбольное поле, бетонной платформе, пошедшей трещинами от влажности и лет. Когда-то здесь высились силосные башни, в которых жили он и его матрица, его близнец. Пятнадцать лет назад новый мэр распорядился их снести: местные устали от нашествия мальчишек, рассказывавших о ферме леденящие кровь страшилки. Согласно их россказням, если в полнолуние произнести имя ребенка из башни, очевидцам являлся его призрак – что-то вроде Кэндимэна из долины По. Узнав о разрушении башен, Данте, не возвращавшийся сюда с тех пор, как покинул Кремону, целый день пытался разобраться в собственных эмоциях. Он чувствовал, что над ним совершено насилие, хотя и не смог бы объяснить почему.
На сером бетоне платформы темнели почти черные пятна – следы круглых оснований башен. Данте подошел к месту, где раньше находилась его башня, и снова ощутил гнет его стен, увидел свою кровать, отхожее ведро. Память безошибочно подсказывала, где все стояло. Он опустился на корточки в том месте, где когда-то читал принесенные Отцом отрывки и учил уроки. Внезапно послышался шум двигателя, и Данте заметил, что к платформе подъезжает белый фургон. Он подумал, что это, должно быть, какой-то местный фермер или сторож, нанятый муниципалитетом, чтобы разгонять любителей чернухи, которые до сих пор приезжали сюда ночью в поисках даровых острых ощущений.
Данте поднял здоровую руку в знак приветствия.
– Не беспокойтесь, я уже ухожу, – сказал он.
Человек за рулем не пошевелился. Уже почти стемнело, и Данте не видел за стеклом его лица.
Но неподвижность мужчины вызывала у него тревогу. Он снова помахал:
– Уже ухожу! Я ничего не сломал.
Данте спустился с платформы с дальней от фургона стороны. Он решил, что пойдет в обход, через заросли высокой травы, а потом выйдет на тропинку, ведущую к дороге. Перемазаться он нисколько не боялся.
Фургон коротко просигналил, и ему показалось, что мужчина за рулем ему помахал.
Данте не отреагировал, но водитель снова нажал на гудок. Теперь он ясно видел, что тот ему машет. Похоже, мужчина за рулем подзывает его к себе. Данте с опаской, подволакивая ноги, подошел к фургону. Стекло со стороны водителя начало опускаться.
Увидев, кто сидит за рулем, Данте попытался сбежать, но не успел.
30
Поначалу Коломба совсем не волновалась. Ну или почти не волновалась. Связаться с Данте она не могла, поскольку они оба выбросили мобильники, еще когда скрывались от полиции, и этот факт ее здорово нервировал. Приходилось каждые десять минут заглядывать в номер Данте, чтобы проверить, не вернулся ли он в гостиницу. Ближе к вечеру она позвонила Минутилло, но оказалось, что Данте не звонил и ему. Наконец она оставила на его двери записку, в которой предупредила, что ужинает в остерии «Ла Биссола» с Робертой из ЛАБАНОФ, и объяснила, как туда добраться.
Коломба приехала в ресторан в восемь вечера. В остерии, расположенной возле романской церкви, подавали отличную паэлью, совершенно не похожую на блюда местной кухни. Однако она едва дотронулась до еды – слишком беспокоилась из-за Данте и причины, которая привела ее на эту встречу. Она собиралась передать Роберте образец ДНК Валле и рассказать обо всем, что узнала. Хотелось бы, конечно, заблаговременно предупредить об этом Данте, но такая возможность ей не представилась, и она заранее чувствовала себя виноватой. К тому же она опасалась, что Роберта примет ее за сумасшедшую. К счастью, та отреагировала вполне нормально и после секундного замешательства сказала, что верит ей, пообещала передать образец коллегам-биологам и гарантировала максимальную конфиденциальность. По крайней мере, до получения результатов, о которых она обязана сообщить Спинелли.
– Ты уверена, что не ошибаешься насчет господина Валле? – спросила Роберта. Когда Коломба позвонила ей, чтобы назначить встречу, а та пригласила ее на ужин, они перешли на «ты».
– Абсолютно, – ответила Коломба. – Он это признал. По-моему, ему давно хотелось обо всем рассказать.
Роберта насадила на вилку кусочек курицы и медленно его прожевала.
